Поэзия зла

Я презрительно фыркаю.

– Тревор мне нужен, как дырка в голове.

Шутка из разряда неудачных. Во всяком случае, для нынешнего вечера. Глотку мне обдает изжога.

– Удачно поработать, – перехваченным горлом выдавливаю я, отступая от Хэйзел, занятой сейчас тестами.

Мысли мои при этом неотступно заняты убийством.

Что между этими двумя общего? Пожалуй, поэзия.

Один ее обожал. Другой ненавидел.

Он судит о них критериями поэзии. В таком случае, если Дэйв стал мишенью из-за своей неприязни, то как насчет Саммера?

– Где он берет цианид – вот в чем вопрос, – бормочет Хэйзел, укладывая в пакетик мазок изо рта жертвы. – Может, он бывший военный? Завез оптом откуда-то из-за границы? У меня отец тоже служил. Он рассказывал мне истории, как легко запрещенные вещества, все на выбор, приобретались в определенных странах.

Бывший военный… А что, в чем-то подходит. Чувствуется, что он опрятен. Дисциплинирован. В этом плане вполне соответствует – и все же как-то не вяжется…

– Я в это вникну, – обещаю я.

Оставив ее за работой, приступаю к обходу комнаты, при этом заранее зная, что ничего стоящего не найду. Ни я, ни криминалисты. Поэт обводит нас вокруг пальца, и этому нужно положить конец. Я подхожу к единственному в комнате окну – с большой рамой, через которое мог бы влезть и крупный мужчина, – но как точку входа сразу же ее исключаю. Поэт вошел так, словно был здесь хозяином, и явно не через окно.

В тот момент, когда я начинаю отходить от окна, снаружи за стеклом проходит зыбкая тень. Я замираю, уставившись туда в ожидании еще одного движения.

На ум возвращаются слова Хэйзел: «Этот совсем свежий». Непонятно, видела ли я сейчас что-то в сумраке или нет, но он все еще здесь. Поэт все так же здесь.

Глава 39

Я отворачиваюсь от окна и, не говоря ни слова, направляюсь мимо Хэйзел, выхожу из спальни и обнаруживаю, что офицера Джексона нет на месте. По иронии судьбы, после упрека Хэйзел за отход от инструкций он проигнорировал мои. За коридором открывается гостиная, где работой заняты пять криминалистов. Одному из них я передаю бумажку со стихом.

– Важная улика, хранить тщательным образом.

Заручившись в ответ кивком, жестом обвожу комнату:

– Этот тип убивал и раньше, – довожу я до всех. – Он считает себя умнее вас. Докажите ему обратное.

Провожаемая глухим бормотанием, я выхожу на крыльцо, где дверь охраняет еще один офицер, но не Джексон. О напарнике я его не спрашиваю: на глупости Джексона у меня сейчас нет времени. Я снимаю перчатки с бахилами и, запаковав их, передаю ему:

– Приобщите к уликам.

Это я позаимствовала у своего отца, который однажды нашел следы ключевой улики на перчатке, что и раскрыло дело.

Как только он их забирает, я спускаюсь по лестнице, чувствуя, как после резкого выхода из ледяного дома под жаркую ночь кожу словно припекает. По периметру участка бликуют сполохи полицейских огней; сирены молчат, но в отдалении слышен приглушенный рокот голосов. Я срезаю путь прямиком к стене дома. Адреналин во мне бурлит, но это ощущение в себе я привыкла контролировать. Выверенным за годы движением достаю оружие и фонарик; само ощущение их веса в руках действует успокоительно. Медленно и расчетливо, под стать самому Поэту, пускаюсь вдоль дома, где усердствуют криминалисты.

– Детектив Джаз, – подаю я голос, – старшая по расследованию. Сзади дома кто-нибудь сейчас работает?

– Пока нет, – отзывается один из них. – Мы тут вместе, проходим от одной стороны к другой. Вы хотите изменить регламент?

– Нет. Я просто хотела знать план.

А также то, кто находился за домом, поскольку это вряд ли был один из нас. В принципе, это мог быть Джексон, если он вдруг рехнулся и решил пойти в обход служебных инструкций, но о его передвижениях сообщили бы криминалисты. Я продолжаю идти, не реагируя на просьбу о свете, из-за которого есть риск вспугнуть Поэта. На краю дома прижимаюсь к стене, приостанавливаюсь и медленно, дюйм за дюймом продвигаюсь к задней части – ровно настолько, чтобы вглядеться в темноту, высматривая там признаки движения. Ничего не обнаруживаю, но знаю, что видела в окне. Знаю и то, что я при этом чувствовала. Он здесь, и он меня ждет, но убивать не планирует.

А вот насмехаться?.. Это уже другая история.

С поднятым фонариком я смело делаю шаг за угол, высвечивая лучом темноту. Ночь безветренна и безмолвна, но здесь повсюду затаилась смерть – странный контраст с липковато-сладким ароматом жимолости, веющим от ближнего куста. Я медленно провожу лучом по пространству двора, а когда перехожу на кустарник, отделяющий дом от соседней многоэтажки, воздух внезапно твердеет в горле, а сердце гулко стучит в ушах.

Там, в ожидании меня, стоит укрытый капюшоном мужчина в бейсболке, лицо которого окутано тенью. Глава 40