Поэзия зла

Он хмурится, вздымаясь надо мной надутым устрашающим медведем, и я чувствую внутри него борьбу. Ладно, сделаем так, чтобы ему было полегче…

– Я не могу допустить, чтобы он чувствовал себя победителем. То, что ты останешься, равносильно как раз этому. Ты сам это знаешь.

В его чертах сквозит понимание. Он услышал.

Иногда после самых страшных мест преступлений необходимо перебарывать свой страх и побеждать его, иначе продолжать не получится. И делается это обычно в одиночку.

– Идем на компромисс, – предлагает Лэнг. – Я провожаю тебя до подъезда.

Такая легкость капитуляции даже слегка удивляет, но одновременно с тем приносит облегчение. Оставлять Лэнга у себя я не собиралась. Но и не нарывалась на ситуацию, когда мы начинаем бодаться. Так что я киваю, и совместный путь мы продолжаем в молчании. Нам еще много что придется сказать насчет нынешних событий, но эти слова подождут до завтра.

Вот мы уже и у дома, готовясь напоследок пожелать друг другу спокойной ночи. Лэнг делает это в приказном тоне:

– Сейчас звоню патрулю и сообщаю, что ты поднимаешься на этаж. В следующий раз, черт возьми, жми на спуск.

При этих словах во мне разливается горечь сожаления. Поэт совершит новое убийство. Хотя я могла его остановить…

– Так и сделаю, – обещаю я, протягивая руку к двери и быстро заходя в коридор.

Прогулка более утомительна, чем обычно. Узковатая лестница освещена достаточно хорошо, но я задыхаюсь в этом тесном пространстве. Оказывается, на часах уже почти полночь; вокруг, как и следовало ожидать, ни звука, кроме моего усталого шарканья.

При виде родной двери меня наполняет неизъяснимое облегчение, и я вставляю ключ в замок. Едва приоткрываю дверь, как свет говорит мне, что внутри кто-то есть. Срабатывает инстинкт, и я бросаю сумку, выхватываю оружие и пинком распахиваю дверь.

Глава 44

Я переступаю порог, и внезапно передо мной возникает мужчина с поднятыми руками.

Уэйд.

Ого. Ничего себе. Уэйд здесь.

– Тихо, тихо, детка, – воркует он, как будто это уменьшительно-ласкательное словцо каким-то образом его спасет. Мужики часто пускают его в ход именно с этой целью. Скажи бабе «детка» или «лапочка», она и растает. А спросите, это когда-нибудь срабатывает? Не знаю, но только не сейчас, и точно не для Уэйда. Во мне внезапно вскипает злость. Так и жжет, так и пышет.

Я захлопываю дверь ногой и, шагнув, утыкаю ему пистолет прямо в грудь. Уэйд симпатяга, в свои тридцать восемь напоминающий моложавого Брэда Питта. Однако сейчас внешность его не спасает. Тоже мне, расположился: пиджак брошен на столе у двери, синий галстук, в тон голубым глазам, расслабленно свисает с шеи. Уэйд-Питт разместился вполне себе вольготно. Хотя и немного стыдно портить ему выражение личика, но я, пожалуй, решусь на это безотлагательно.

– Уэйд, что ты делаешь в моей квартире?

– Как что? У меня же есть ключ. Ты это знаешь.

– Не помню, чтобы я его давала на хранение.

– А у тебя, слава богу, есть мой, хоть ты им и не пользовалась несколько месяцев. Но это можно обсудить попозже.

– Ты напугал меня до чертиков. Я тебе его верну. Разговор окончен. Зачем ты вообще здесь?

– Звонил Лэнгфорд. Рассказал о твоем ночном визитере, как тот ошивался у твоей двери. Я тогда взял продвинутую камеру-невидимку и установил тебе над дверью.

Я строю гримасу. Ах вон оно что… То-то Лэнг внизу так легко сдался.

– Он знает, что ты здесь?

– Да, знает. – Уэйд смотрит на мой пистолет, прижатый к его груди. – Ты думаешь меня застрелить?

– Вино и шоколад принес?

– Ну а как же. «Годиву» и итальянский сорт, твой любимый. А еще у меня на автодозвоне ночная пиццерия, готовая принять заказ.

Что ж, ставки высоки. Я опускаю ствол.

Очевидно, сегодня вечером мне никого не подстрелить, хотя, может, и следовало бы. Я выдвигаю ящик стола и кладу туда пистолет. Как только ящик закрывается, Уэйд притягивает меня к себе и обнимает. Я уже и забыла, как приятно иметь рядом кого-то, кто не считает тебя слабой лишь потому, что в данный момент ты чувствуешь себя в проигрыше. Уэйд отстраняется и внимательно меня оглядывает.

– Ну что, по пицце?

Этот человек знает, как хорошо пицца залечивает кислотный ожог дурной ночи. Я уже не так зла, как была еще минуту назад.

– Хорошо бы.

– Супер. Я сам умираю с голоду. Сейчас делаю заказ. Вино на столике.

Через несколько минут он показывает мне мою навороченную камеру с системой мониторинга, которую устанавливает на мой телефон.

– Спасибо, – растроганно говорю я, а немного погодя, когда мы усаживаемся за сервировочный столик с вином и пиццей, добавляю: – Ты в курсе, что не остаешься у меня на ночь?

Уэйд кривит губы, но ничего не говорит, а только делает глоток вина.

– Сегодня вечером он убил человека, с которым мы еще сегодня утром шутили и общались.

И понеслось. Слова, которые я подавляла в себе из-за того, что, высказанные вслух, они каким-то образом усилятся в реальности, теперь безудержно рвутся наружу. Это не похоже ни на одно другое дело, с которым мы когда-либо сталкивались. Этот убийца убивает ради меня.

– Уэйд, ты не можешь остаться.