Поэзия зла

– Ненависти в свою работу я не допускаю.

– Тем не менее это не ответ, – замечает он.

– А вам он нравился? Было бы интересно услышать ваше отношение к серийному убийце.

Губы Эвана брюзгливо поджимаются.

– Насколько я понял, вы не пропустили машину «скорой помощи».

– Я заглянула внутрь машины и увидела, что он мертв.

– Разве дверь была открыта?

Я колеблюсь:

– Затрудняюсь сказать. Просто знаю, что заглянула внутрь и сразу поняла, что он мертв.

Несколько долгих секунд он изучает меня взглядом.

– Кто же открыл дверь? Или закрыл?

– Я не открывала и не закрывала.

– Это не ответ, – бросает Эван.

– Это мой ответ.

– Меня он не устраивает.

– К чему вы клоните? – вмешивается Николь.

На нее он не смотрит. Он смотрит на меня.

– Ньюман покончил с собой, или его убили?

Мой ответ быстр и прост:

– Мне не дали должным образом осмотреть место происшествия. Вам придется расспросить причастных к этому делу следователей.

– Ньюмана Смита убили вы?

Вопрос не сказать чтобы неожиданный, но по-прежнему острый.

– Нет.

– Тогда кто это сделал?

– Опять же, – говорю я, – я не исследовала место происшествия.

– Он покончил с собой?

«Нет, – думаю я, – но я не буду помогать вам строить дело, которое в конечном итоге обернется против меня». Иными словами, вслух я произношу то, что должна была сказать:

– Похоже, что так.

Эван подается ближе:

– Вы что-то не договариваете?

– Вам я ничего говорить не буду. Мне нужен разговор с капитаном.

Он, прищурившись, оглядывает меня.

– А почему не со мной?

Теперь ближе подаюсь уже я.

– Потому что для нас обоих не секрет, что вам, по сути, до этого расследования никогда не было дела. А заботит вас лишь собственная персона, презентабельный внешний вид и благополучно прикрытая задница.

– Слышали? – бдительно вмешивается Николь. – Сотрудничать с вами она отказывается. А если будете давить, мы ответим вам тем же. Решительно и жестко.

Эван смотрит на нее, затем снова на меня.

– Это не лучший способ заслужить мою благосклонность на будущее.

Решение, забрезжившее в моем сознании после того, как капитан резанул меня насчет погибшего мальчика, теперь окрепло и сидит у меня на кончике языка:

– В вашей благосклонности я не нуждаюсь и не хочу ее. У нас всё?

Эван закрывает свой блокнот.

– В таком случае всё. До поры.

Он встает и идет к двери. Сразу следом освободившееся место занимает капитан.

– Вы отстраняетесь от работы. Можете считать себя в длительном отпуске, пока не закончится разбирательство.

Я бросаю взгляд на Николь, которая предугадывает мой следующий шаг. Вместе с ее одобрительным кивком я отвечаю: «Отпуск на всю жизнь», – и лезу в сумку за полицейским значком, который выкладываю перед собой.

– На этом закончим, – говорю я, вставая и идя к двери.

Мур меня не останавливает, что не удивительно. Я тоже шагаю без остановки. А когда выхожу из участка, то сама удивляюсь тому грузу, который спадает с моих плеч. И никакого сожаления.

– Джаззи!

На голос Лэнга я с глубоким вдохом оборачиваюсь. Он догоняет меня трусцой и останавливается рядом.

– Ты сдала свой значок?

– Да. На этом финиш.

– Да перестань. У нас история как ни у кого, образцовая. Я прикрою тебе спину.

– В том-то и дело, Лэнг. Мне не нужно прикрытие за счет лжи. Именно к такому выводу я пришла. Вся эта работа, с которой я порываю, – одна большая, сплошная ложь.

– Я заскочу вечером, и мы поговорим.

– Меня не будет дома.

Я поворачиваюсь и иду к своей машине. Сажусь, завожу мотор.

Стоя на светофоре, делаю то, чего не делала уже бог весть сколько. А именно, набираю маму не в ответ на ее звонок, а сама.

– Милая, как ты там? – спрашивает она.

– А ну-ка, мам, как насчет того обеда?

Та смеется:

– Ты хотела сказать, ужина? Времени уже почти шесть.

– Да ты что? Значит, ужина.

Кидая на сиденье трубку, я понятия не имею, что ждет меня в будущем, кроме посиделок с мамой, но ужин, в любом случае, – хорошее начало. Теперь я сама себе хозяйка, и никто другой.

Глава 89

Ужин с мамой – самый лучший, какой был у меня за последние годы. Мы с ней встречаемся в мексиканском ресторанчике рядом с больницей, где она работает, и несколько часов болтаем о моем будущем. Насчет моего ухода из полиции она пытается скрыть свое облегчение, но тщетно. И я, в принципе, не ропщу. Бывает, я злюсь на нее из-за ее розовых очков, когда речь заходит об отце, но пора уже это пережить. Она любила его. И вот теперь его нет, а ее не отпускает страх, в том числе и за меня. После ужина мы пролезаем в дом престарелых, но дед, увы, уже заснул. Мать выходит переговорить с медсестрой, а я в это время прокрадываюсь к его кровати и целую его родную, морщинистую щеку, слегка разочарованная тем, что он не реагирует. Уже перед уходом у него на подоконнике обнаруживаю книгу стихов и пачку хлопьев. А еще – две чашки, обе с остатками молока. Мне печально из-за того, что кто-то заменил ему меня, и я даю себе зарок его навещать. А затем беру книгу и читаю название.