Поэзия зла

– Беру вот это дело о похищении. И что теперь?

Уэйд снова лезет в кейс и протягивает мне значок.

– Тебе понадобится вот это.

– Разве я не просто на договоре?

– И на нем тоже. Это пилотная программа, которую я провожу с горсткой консультантов. Не могу обещать, что это навечно, но сейчас это твой задел. Утром надо будет заполнить бумаги, получить табельное оружие. Короче, провести основные процедуры.

Я смотрю на блесткий значок с литерами «ФБР». Это будущее, которое могло быть моим, не последуй я тогда за отцом. Даже не знаю, отчего я продолжаю внутренне противиться. Что ж, есть предмет для самокопаний, но не отказываться же из-за этого от работы консультанта. Мне нужна цель. И головоломка.

Я встаю и огибаю стол.

– Ты куда? – кричит Уэйд мне вслед, видя, как я направляюсь в спальню.

– Собрать вещи, и на самолет в Хьюстон, – бросаю я через плечо.

Хватая чемодан, думаю: «Это то, что мне нужно».

Эта цель помогает страждущему и выбрасывает из моей головы ненавистного Поэта.

Глава 91

«Агент Джаз».

Примерно неделя уходит у меня на то, чтобы более-менее свыкнуться с такой манерой меня называть – из-за значка, хотя технически я не агент. Скорее «консультант Джаз», хотя звучит это не так романтично. «Агент Джаз»… В общем, мысль о работе в ФБР прорастает во мне все ощутимей.

На поиски той девчушки в Хьюстоне у меня уходит шесть дней. Похищена она вовсе не была. Просто ее родители пытались таким образом распотрошить своих богатых бабушку с дедушкой. В Остин я возвращаюсь с чувством выполненного долга; в своем «родном» полицейском участке я не общаюсь ни с кем, кроме Чака. По прибытии меня встречают новости о том, что моя квартира продана и сделка закрывается через три недели. Значит, самое время открывать охоту за новым жильем. И свой первый день по возвращении я провожу в поиске, который случайно иль нарочно выводит меня к симпатичному беленькому домику в два этажа, уединенно стоящему (что примечательно) невдалеке от дома Уэйда.

Наконец, около девяти вечера, я захожу в супермаркет и направляюсь домой, куда вскоре должен подъехать и Уэйд, чтобы за нашей трапезой из готовых блюд обсудить мое будущее. В ожидании его прихода я откупориваю бутылку красного, наполняю бокал и, повинуясь безотчетному влечению, подхожу к компьютеру у двери, который подключен к камере «наружки». Отсоединив проводки, отношу его к себе на диван для быстрого просмотра – непонятно чего и зачем. Возможно, потому, что после всей этой бодяги с Поэтом я за неделю первый раз дома.

Я как раз фильтрую запись за истекшую неделю, когда в дверь квартиры раздается стук (при наличии замков на подъездах такое было бы невозможно, но их всё не ставят и не ставят). Камера сейчас отключена, поэтому я вынуждена спрашивать по старинке, через дверь:

– Кто там?

– Эван, – отвечают снаружи.

Эван? Вот те раз… Какого черта?

Я приоткрываю дверь и вижу его там в джинсах и футболке, внешне расслабленным и непринужденным. Напряжение выдают лишь жесткие морщины у рта.

– Как вы здесь очутились и откуда вообще знаете мой адрес?

– Его мне дал ваш шеф, капитан Мур.

– Шеф? Что, черт возьми, происходит?

– Могу я войти?

Я остаюсь стоять в дверном проеме.

– Что происходит?

– Я бы все же предпочел войти. Дело крайне важное.

Во мне гнездится недоверие. Этот человек мне не нравится. Я хочу поскорей от него отделаться, поэтому отступаю на шаг, оставляя ему пространство для входа, но по минимуму. Он втискивается в квартиру и закрывает дверь. Я снова твердо встаю и скрещиваю на груди руки.

– Он вернулся, – понуро произносит Эван.

На секунду оцепенев, я спрашиваю:

– Вернулся кто?

– Поэт.

– В том расследовании я больше не участвую. И в последний раз, насколько я помню, у него отсутствовало полчерепа. Так что он мертв.

– Выяснилось, что Ньюман – не Поэт.

Нутро мне спазмом сковывает напряжение.

– Откуда вы знаете?

– Знаю потому, что он не просто вернулся, но еще и взывает к вам.

На это безумие я лишь оторопело моргаю:

– Что вы такое несете?

Вместо ответа Эван протягивает свой телефон, и я смотрю на снимок руки в перчатке, держащей листок бумаги. С цитатой, кажется, из Роберта Хайдена:

Нагой, он лежит в притемненной комнате,

Беспрерывно куря, одурманенный джазом,

Не сравнимым ни с чем —

Даже с медом любовной утехи.

От слова «джаз» мое сердце начинает учащенно биться.

– Очевидно, это сообщение было оставлено для вас, – говорит Эван.

Я озадаченно смотрю на него:

– Это было после смерти Ньюмана?

– Буквально этим вечером. Место преступления сейчас в активной разработке. Мы хотим, чтобы вы взглянули. Не мешкая. Прямо сейчас.

Поэтом был не Ньюман. Или, во всяком случае, действовал не один. А ведь я догадывалась… На каком-то уровне сознавала, но была как не в себе на этой волне грехов моего отца, которые заставляли меня ненавидеть его даже в минуты скорби о нем.

– В полиции я больше не работаю. И к делу касательства не имею.

– У вас нет другого выбора, кроме как быть его частью, – выдвигает аргумент Эван.

– Выбор есть, и еще какой.

– Поэт спрашивал о вас. Скольких еще он замыслил убить, прежде чем вы ответите?