— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Ян, подойдя к ней и тронув за плечо.
Чирикли будто очнулась, посмотрела на дядю испуганно, дернулась. А глаза потемнели.
— Нет, все хорошо. Я просто спала плохо. Кошмары снились. Наверное, переволновалась.
На самом деле она не могла забыть, что увидела утром в своей квартире после того, как решилась заехать туда — все зеркала валялись на полу, но были при этом целыми, ни трещинки на них, ни скола. А что же тогда вечером слышали они с Кириллом? Что разбилось в ее квартире?.. ещё вещи оказались разбросаны, будто квартиру ограбили, будто искали что-то ценое. Но кроме бабушкиных зеркал, там ничего не было, и Чирикли, кое-как убравшись и разложив вещи по шкафам и полкам, поспешила покинуть ставший опасным дом. Сумку с необходимыми на первое время вещами она оставила у соседки, чтобы потом не пришлось заходить в квартиру, где сошли с ума зеркала. Вечером заберет. сталось придумать, где жить. Не у Кирилла же! Дядя узнает, шкуру с нее спустит, не поcмотрит, что взрослая уже. Mожет, к Мусатову и напроситься? Просто снимать квартиру очень дорого, и Люба не может себе этого позволить. А у Ирки Королевой — не вариант, она все время мужиков водит…
Ян обернулся, увидев, что в зал для репетиций зашли двое мужчин — уже знакомый ему Вознесенский и очень неприятный беловолосый тип, смазливый и скользкий на вид. Он не понравился Мусатову с первого взгляда, а особенно ему не понравилось, как тип этот смотрел на Чирикли — словно кот на сметану.
Загалдели взволнованно танцовщицы, став похожими на стаю черных галок. ни посмеивались, глядя на мужчин, и казалось, обсуждали их костюмы и внешний вид. Мальчишка с гитарой тут же забренчал на ней, словно не мог сдержаться и хотел сразу показать, на что спoсобен. Не подведут — в этом Ян был уверен. Его артисты — лучшие в этом городе, и так, как исполняет романсы этот ансамбль, никто не может. Но нужны ли современному миру цыганские песни?
— Добрый день, — улыбнулся Кирилл и представил спутника:
— Это Иван Стоянов, мой друг и компаньон. Ян Mусатов, руководитель «Кармен». это его племянница — Любовь рхипова, солистка.
Иван подмигнул Чирикли, когда Ян отвернулся, чтобы представить остальных артистов и музыкантов, и Люба отчего-то покраснела. Друг Кирилла был неприятен ей, но чем — она не мгла объяснить. Какая-то странная подсознательная уверенность, что он не так прост и хорош, как хочет казаться.
Кирилл пихнул друга, чтобы тот прекратил паясничать, и Чирикли была ему благодарна. Она пошла на сцену, подобрав длинные юбки с оборками, которые надела специально для репетиции, и едва не упала на ступеньках — взгляды мужчин, казалось, прожигают ее. Обернулась к Кириллу и поймала его восхищенный взгляд, а вот Иван смотрел на нее оценивающе — так же, как смотрят на племенных кобыл. Это было мерзко. Но Чирикли лишь гордо вздернула голову, будто говоря, что никого она не боится, и прошла к микрофону. Заиграла веселая мелодия, закружились танцовщицы, их юбки распускались разноцветными цветами, звенели мониста, взлетали воланы на рукавах, когда женщины взмахивали руками.
Чирикли запела. Запела так, как никогда в своей жизни, вкладывая в эту песню все то, что чувствовала сейчас к русскому мужчине, любить которого не имела права.
Запела о костре в степи, о кибитках, которые уходят в высокие травы, увозя ее сердце от любимого, запела о лихом разбойнике, который хотел украсть черноглазую цыганку, о луне, которая предала их, и о злом женихе, который выхватил острый нож и бросился на разбойника. Пела о ночных плясках костра, о веселье и верной гитаре. О тумане и потерянной любви.
Ян Мусатов, глядя на ошеломленное лицо Вознесенского, подумал о том, что спонсору ансамбль явно понравился. И хорошо бы — именно ансамбль, а не его племянница, на которую мужчина пялился так, будто никогда не видел женщин.
Чирикли пела и забывала обо всем — о том, что почти год не было нормальных репетиций, o том, что ансамбль мог навсегда прекратить свое существoвание, если эти мужчины вдруг решат, что помогать им нет смысла и раскрутка будет только выбросом денег на ветер… Чирикли стала степью и костром, стала птицей, летящей над затерянным среди трав одиноким камнем, в который превратился проклятый цыган. Стала гитарой, которая звенит в тишине, цыганкой, танцующей у костра. на не видела никого, кроме Кирилла, и сердце ее рвалось навстречу ему, билось только для него, и она чувcтвовала, что незачем ей бoльше будет петь или даже жить, если она не спасет его от неведомого проклятия…
Когда Чирикли затихла, когда замерли позади нее танцовщицы, выгнувшись и почти распластавшись на полу, когда отыграли последние аккорды… в воцарившейся тишине раздались громкие хлопки. Кирилл шел к сцене, пристально глядя на Любу, и аплодировал. Его напарник со скучающим видом смотрел на сцену, а Мусатов не сводил тревожного взгляда с Вознесенского.
— Это просто бомба! — воскликнул Кирилл. — Я в восторге. У меня слов нет, чтобы выразить сейчас все, что я чувствую…