Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье

Сталинский террор выпотрошит большую сахаровскую семью. Сахаров в «Воспоминаниях» перечисляет: брат отца, дядя Ваня, юрист, в конце 20-х рисует карикатуру на Сталина с хищными зубами-клыками. Но арестован позже, в 30-м, за помощь университетскому товарищу в выезде из СССР. Выходит через два года. В 35-м арестован опять. Сослан бакенщиком на Волгу. В третий раз арестован в войну. Умрет от истощения в тюрьме.

Муж тетки Сахарова – офицер царской и колчаковской армий – расстрелян в середине 30-х. Младший брат матери Сахарова, Владимир, погиб в лагере. Старший брат матери Сахарова, Константин, арестован в 37-м. Погиб на допросе. Младшая сестра матери Таня и ее муж – в лагере. До лагеря во второй советский голод, начала 30-х, тетя Таня подбирает на вокзальной площади в Москве умирающего от голода мальчика, выхаживает, усыновляет. Он станет высококвалифицированным специалистом-электриком. Будет работать на монтаже всех больших ускорителей в СССР.

Отец Сахарова при сыне напрямую единственный раз выскажется о Сталине в 1950 году. Резко отрицательно, в предельно эмоциональной форме, Сахаров пишет: «Он так при этом был взволнован, что мама испугалась, чтоб ему не стало плохо».

Сахаров в это время уже вовсю работает в проекте по созданию водородной бомбы. После смерти Сталина он хочет и остается работать на Объекте.

Сахаров в день объявления о смерти Сталина скажет жене в письме:

«Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности».

В «Воспоминаниях» Сахаров потом напишет:

«Очень скоро я стал вспоминать эти слова с краской на щеках. Как объяснить их появление? До конца я сейчас этого не понимаю. Ведь я уже знал об арестах безвинных, пытках, голоде. Но я не соединял все в одну картину. Где-то в подсознании была вкушенная пропагандой мысль, что жестокости неизбежны при больших исторических событиях. В общем, – пишет Сахаров, – получается, что я был более внушаем, чем мне это хотелось бы о себе думать. И главное. Потому что я многого достиг, я невольно создавал иллюзорный мир себе в оправдание».

После смерти Сталина он пробудет на Объекте еще 18 лет.

В «Воспоминаниях» Сахаров пишет: «Во время суда над Синявским и Даниэлем я был еще очень «в стороне», практически я о нем не знал». Сахаров имеет в виду процесс писателей Синявского и Даниэля, осужденных по антисоветской статье за литературные произведения, опубликованные за границей, на лагерные сроки и ссылку. Суд проходил в феврале 66-го года – и, значит, в этот момент Сахаров был еще далек от общественной жизни. Сахаров вспоминает: даже на речь Шолохова на XXIII съезде, где он говорил, что в «наше время» таких, как Синявский и Даниэль, расстреливали, почти не обратил внимания».

Хотя в канун XXIII съезда в феврале 66-го Сахаров подписал знаменитое письмо деятелей советской интеллигенции Брежневу против реабилитации Сталина, идея которой в это время носится в воздухе на разных уровнях. Идея антисталинского письма исходила сверху. Сахаров в воспоминаниях пишет: «Инициатива письма появилась где-то в партийном аппарате или в КГБ или еще где-то – я не знаю». Сахаров имеет в виду антисталинские круги в аппарате ЦК и аппарате КГБ. Дело в том, что послесталинская оттепель – явление, возникшее наверху и запущенное сверху вниз. Люди XX съезда, бывшие проводниками оттепельных идей, находятся во власти. Всплывшая во второй половине 60-х идея реабилитации Сталина чужда им. Они оказывают сопротивление реакционным намерениям, которые набирают силу в руководстве страны.

За публичной поддержкой эти люди обращаются к элите советской интеллигенции, не желающей возврата сталинизма. Так появляется письмо представителей интеллигенции Брежневу. Коллективное письмо, под которым будут знаменитые имена людей науки, литературы и искусства, – антисталинское, очень значимое, но ни в коем случае не диссидентское.