Погибшее открытие

И вот, как это ни странно и ни противоестественно, — но вид такой изумительной комнаты не возбудил во мне ни малейшего любопытства. Мне эта комната показалась самой обыкновенной… И означало это что, изменились — в силу непонятных причин! — мои собственные точки зрения!

Впрочем, я так же не замечет никаких перемен в самом себе, как не замечал и странностей в окружающей меня обстановке.

Изменились не только мои взгляды на вещи, но несомненно, и притом коренным образом, изменилось моё самосознание.

Самой важной переменой было исчезновение памяти о прошлом. Я в те минуты решительно ничего не помнил о своей прежней жизни. Поверите ли, я забыл даже, что я — бухгалтер Червяков!

Но, вместе с тем, я отнюдь не воображал себя и кем-либо другим.

Я просто не задавался вопросом о том, кто я, откуда взялся и почему лежу на полу. Такие вопросы для меня не существовали, уже по той одной причине, что я не замечал ничего необычайного или заслуживающая какого-либо внимания в моём настоящем положении.

Я принимал факты без критики и без всякого к ним интереса. Я думаю, самое верное будет, если я определю свой душевный мир в то время как чрезвычайно бедный мыслями и какой бы то ни было психической работой. Изредка мелькали в моем мозгу какие-то коротенькие мысли о пище, о прогулке и ещё о чём-то таком же несложном… Они вспыхивали и тотчас гасли, так как сосредоточиться на чём-нибудь я положительно был не способен.

Впрочем, извиняюсь за все эти подробности, а потому возвращаюсь к фактическому изложению событий.

Я лежал, — как говорил уже, — на полу в странной, чтобы не сказать больше, позе: свернувшись полукольцом и опираясь на локти, я ухитрился положить голову подбородком на пол. Поза эта, несмотря на её явную противоестественность, была весьма удобна, и я собирался было долго так пролежать и, быть может, снова уснуть, как вдруг… чуть заметный шорох привлёк моё внимание. Хотя он раздавался из противоположного угла комнаты, но мой необычайно утончившийся слух ясно различил его.

Моментально с меня слетала всякая сонливость. Чувство самого напряжённого внимания, беспокойства и страстного любопытства овладели мною. Я почему-то уверен был, что шорох производит живое существо; и во мне с неудержимой силой загорелся охотничий инстинкт, которого я никогда и не подозревал в себе раньше.

Как на пружинах, я вскочил с места и в несколько прыжков был уже там, где раздавался подозрительный шорох. При этом я заметил, что я привязан, так как что-то удерживало меня, сдавливая шею. Впрочем, я лишь мельком обратил на всё это внимание, потому что весь был поглощён тем, что увидел перед собой.

По ножке дивана полз… таракан!

И такое, по существу, ничтожное обстоятельство, оказалось, способно взволновать меня настолько, что я… нет, просто не могу продолжать, такая это была гадость, такой стыд!..

Я… одним словом, я схватил таракана зубами, с весёлой жестокостью несколько раз грызнул его и потом бросил на пол!

И в тот же самый момент, опустив случайно глаза вниз, я увидал… что вместо рук у меня маленькие, тоненькие…»

Глава IV Неожиданный оборот событий

Сеанс гипнотизма, по-видимому, немало стоил труда ассистенту Стыке; он сидел на кресле совершенно измождённый, отирая пот с лица.

Бухгалтер Червяков, или вернее то, что было только что бухгалтером Червяковым, а именно его бесчувственное и неподвижное тело лежало на кушетке.

Профессор вторично соединил это тело с аппаратом измерения жизненной энергии. Но напрасно он пускал в ход механизм, напрасно колол и щипал бухгалтера, — карандаш чертил совершенно ровную черту. Тогда профессор, который был, очевидно, вполне доволен именно таким результатом опыта, так как радостно потирал руки, отцепил проволоки и оставил бездыханного Червякова в покое.

— Энергия — нуль! — кратко резюмировал он и добавил, обращаясь к Стыке: — Теперь, поскольку с телом человека нам делать нечего, мы немедленно можем приступить к опыту над собакой… Станислав Сигизмундович, потрудитесь, пожалуйста, приступить к опыту!.. Не забывайте, что здесь не спальня, а лаборатория-с! Прежде всего, измерим жизненную энергию собаки…

Профессор, несомненно, не любил терять времени и, не окончив, видимо, одного опыта, брался за другой.

Так, вероятно, подумал Стыка, но он ничего не ответил своему раздражительному патрону и со вздохом поднялся с кресла.

Он взял было собаку за ошейник, но тотчас же отдёрнул руку, так как пёс весьма недвусмысленно оскалил зубы.

— Гм… гм… Как же бы это её взять? Пёс, по-моему, совсем не интеллигентный! — замялся ассистент. — Знаете что, профессор, может быть, вы, как изучавший столько лет зоопсихологию, используете теперь свои знания и сами попробуете взять собаку?

Однако это вовсе не входило в планы профессора.