Погибшее открытие

Из рассказа станового выяснилось, что вечером пятого декабря оба брата Ключинские — Алексей Алексеевич, помещик, и Владимир Алексеевич, петербургский адвокат, ушли на прогулку в лес после обеда часов в шесть вечера. В семь часов Владимир сказал брату, что он устал и вернётся домой. Алексей же продолжал прогулку один и вернулся к девяти часам. В этот вечер Владимир к чаю не вышел, что, впрочем, с ним и раньше бывало. Около восьми часов со стороны речки прислугой был слышен слабый звук, вроде как бы выстрела, но значения этому никто не придал. Серьёзно хватились Владимира только на следующее утро, когда прислуга, придя его будить, нашла спальню пустой, а постель нетронутой. Начались розыски. Увидел убитого первым лакей Ключинского, часов около десяти утра, Заглянув случайно через оконце в сарай, расположенный над речкой, он увидел молодого барина лежащим на полу в странной и неестественной позе. Он начал его окликать, потом бросился к двери, но она оказалась запертой. Тотчас же вызвали Алексея Ключинского и урядника. Дверь при них же взломали: она была заперта изнутри. В сарае никого не нашли, кроме Владимира, который был уже мёртв. Он был убит пулей в висок; лежал он около окна, причем рана была с той именно стороны, которая была обращена к окну. При нём и вообще в сарае ничего интересного не нашли: носовой платок, золотой портсигар и портмоне с мелочью в карманах, — вот и всё. Даже намёка на какое-нибудь оружие не оказалось.

Таков был рассказ станового. Всё это занесли в протокол.

Труп убитого до нашего приезда и вскрытия оставили в сарае — точно так, как он лежал.

Закусили мы наскоро и тотчас отправились на место преступления. Дорога шла мимо барского дома. Мне пришло в голову зайти по дороге к Ключинскому. Я кое-что раньше слышал и даже, кажется, встречал его в клубе. Это был представитель старого помещичьего рода, женат, имел троих детей. Жена, впрочем, с ним не жила: женщина была со странностями; с мужем ладила плохо. И она, и дети были заграницей, а он им только деньги высылал.

Ключинский жил замкнуто, считался гордым и не особенно далёким, но человеком твёрдым и с характером.

Я отправил доктора и всю свиту вперёд, а сам зашёл в усадьбу. Ключинский меня принял в своём кабинете, представлявшем соединение былого величия и современного упадка: мебель, понимаете, штучного и красного дерева времён Елизаветы Петровны или матушки Екатерины, а суконце-то на письменном столе драное и в чернильных пятнах; великолепнейший какой-нибудь канделябр бронзовый ростом с гвардейского солдата, и тут же лампа рыночная за три рубля с полтиной… Впрочем, бедности настоящей ни в чём заметно не было. Лакей, например, даже был одет во фрак.

Сам Ключинский, замкнутый, холодный, непроницаемый, но вместе с тем утончённо-вежливый, настоящий барин. Одет как с иголочки, — изящно, с лёгкой этакой небрежностью, так, как умеют одеваться только люди, изучавшие этот предмет досконально и с детства.

Встретил он меня со сдержанным выражением горя на лице. Тем не менее, спросил, как я доехал и даже предложил, не особенно, впрочем, настойчиво, позавтракать. Я отказался и после двух-трёх фраз перехожу осторожно к убийству.

Ключинский сразу нахмурился.

— Брат был так кроток, так незлоблив, так со всеми предупредителен, что личной ненависти ни в ком возбудить не мог, — сказал он быстро. — Я могу объяснить убийство только печальными условиями нашего времени и озорством…

— Из ваших слов я заключаю, — сказал я, — что возможность самоубийства или нечаянного убийства… при заряжании револьвера, например, или что-нибудь подобное исключается?

— Безусловно, — отвечал он решительно. — О самоубийстве не может быть и речи, впрочем, как вы сами увидите из обстановки на месте преступления. Брата, ведь, нашли убитым пулей в висок в сарае, в котором он заперся изнутри, причём оружия при нём не оказалось никакого. Единственно разумное и возможное объяснение, — это то, что в него выстрелили через небольшое оконце, прорезанное в сарае…

— А стекло в окне оказалось пробито? — перебил я.

— Стёкол в окне совсем не было вставлено, — отвечал Ключинский.

Мне хотелось ещё до осмотра места преступления и встречи с крестьянами спросить о самом важном. Для этого собственно я и пришёл.

— Скажите, пожалуйста, — начал я, — вы не имеете каких-либо конкретных подозрений… или хотя бы даже простого предположения на какое-либо определенное лицо?

Ключинский посмотрел на меня рассеянно и утомлённо.

— Нет, на определённое лицо не имею, — отвечал он вяло, и потёр концами пальцев веки глаз, как будто от головной боли.

Я остерёгся пока больше его расспрашивать и предложил ему пройти со мною на место убийства.

Нам пришлось идти садом: великолепный, доложу вам, сад… впрочем, это к делу не относится. Две-три дорожки оказались расчищены от снега. В конце сада от одной из них отделялась нерасчищенная, но протоптанная по снегу тропинка, которая вела к одиноко стоявшему сараю.

— Вот это и есть то печальное место, где нашёл смерть мой брат от руки подлых убийц, — сказал Ключинский строго и выразительно.