Погибшее открытие

При осмотре места преступления и всего антуража и при первом допросе в каждом сколько-нибудь сложном деле вы увидите целую массу концов разных нитей. Которая из них приведёт вас к истине, узнать вперёд никак невозможно. Поэтому разматывать надо все, какие возможно. И еще прибавлю: та или другая нить то и дело рвется у вас в руках. Так было и в этом деле. Тут тоже имелось несколько концов или зацепок, с которых можно было начать: во-первых, следы на снегу, во-вторых, выяснение отношений покойного Владимира с крестьянами, в-третьих, расспрос о том, как кто из местных мужиков, особенно из наиболее подозрительных, проводил вечер 5 декабря, и т. д. Не скрою, что с одними следами на снегу я, к большой радости ребятишек, которых набралось не мало, больше часу провозился. Для ребят мои исследования показались необычайно любопытны. Они с восторгом прыгали в снегу и кричали:

— Дяденька, вот ещё тут натоптано!

Особенно отличался Антонов сынишка, который оказался порядочным пострелом. Впрочем, я познакомился и подружился здесь почти со всей «училищей» и, тем не менее, — решительно ни к каким выводам не пришёл. Слишком уж много было следов.

В числе других обстоятельств дела имелось одно, которое меня просто по какому-то предчувствию особенно интересовало: это — стол, табуреты и подсвечник. Казалось, им и вовсе не место в сарае. Но они, тем не менее, в нём находились! На этот пункт я особенно приналёг на допросе, который я в тот же день произвёл. При этом я даже с Ключинским не стеснялся… Но, верите ли, в этом вопросе точно все допрашиваемые сговорились молчать. Ни прислуга, ни крестьяне, ни сам Ключинский ничего мне не объяснили. Так я и остался при том, с чем был — то есть, ничего нового не узнал.

Впрочем, и вообще допрос мне дал крайне мало материала. Все допрашиваемые были как-то особенно скупы на слова. Узнал я только, что Владимир Ключинский жил обычно в Петербурге, где хорошо зарабатывал, но жил скромно (это я узнал от лакея). В имение к брату приехал погостить на лето, но почему-то застрял до самого декабря. Характера он был скромного, со всеми обходителен, но необщителен и молчалив. С крестьянами почти не разговаривал и врагов, по единогласному утверждению, не имел.

Я пытался, между прочим, найти подтверждение или, наоборот, опровержение идеи Алексея Ключинского об убийстве его брата хулиганами. Расспросил, не захаживают ли сюда босяки и «посадские». Нет, оказывается, село от города далеко и от проезжей дороги в стороне.

— Ну, а свои парни не озорничают здесь? Может быть, кто-нибудь по злобе или спьяну?

Крестьяне энергично и с негодованием отвергли это предположение. Антон Спиридонов наиболее словоохотливый между ними, даже сказал:

— Ты, барин, на людей зря не греши! Суди по справедливости, по-божески. Зачем парням его убивать? Чать, крест на шее тоже носят. Вот Алексей Алексеич, у того первое слово: с озорства убили! Так зато он и выходить человек неправильный. Взять, к примеру, о потраве: мы ему говорим, как скотину устережёшь, а он…

Дальше пошли рассуждения на хозяйственные темы, которые я поспешил перебить. Но, всё же, ответы крестьян на меня произвели определенное впечатление. К тому же, Владимир, вовсе и не был помещиком. А потому и счетов с крестьянами у него быть не могло.

На следующее утро мне пришлось уехать из Воскресенского. На самом выезде из села, где, казалось, снегу было ещё больше, чем в других местах, я повстречал молодую интеллигентную девушку вместе с моим вчерашним приятелем и помощником, Антоновым сынишкой. Оба, пропуская мои сани, сошли с дороги и увязли при этом в снегу чуть не по пояс.

Девушка была настоящая красавица с тонким стройным станом, высокая, с большими серыми глазами, с нежным румянцем и толстой каштановой косой.

— Кто это? — спросил я с любопытством своего кучера.

— Учительница наша, Вера Сергеевна.

— Красивая у вас учительница… А Ключинские с ней знакомы были?

Кучер мой улыбнулся во всю ширину лица:

— Алексей Алексеич нашу учительницу так не любит, что и на порог её не пустил бы! — И прибавил, подумав: — Она у нас хорошая.

— А Владимир покойный?

— Тот знакомство вёл. Хорошая барышня и правильная.

На этом наш разговор и кончился… И если б я мог тогда знать, как я в эту минуту был близок от… Впрочем, всё по порядку.

III

К делу об убийстве Ключинского я не мог вернуться целых три недели. Знаете следовательскую жизнь? Маешься, маешься, точно белка в колесе.

За это время был подготовлен протокол вскрытия. Врач, которого я возил в Воскресенское, был человек малоопытный. В протоколе чего только не было! И печёнка-то увеличена, и селезенка не в порядке… А по существу дела только и было, что смерть последовала от пули, выпущенной, по-видимому, из револьвера с небольшого расстояния, приблизительно около 8 часов вечера.

На этом пункте и застряло наше дело…

И вот однажды вечером в клубе познакомился я с одним господином: так себе — франтик, худенький, прилизанный, ничего особенного на вид.

Он мне отрекомендовался: