Поглощенное время (СИ)

Шванк обернулся и увидел: телега оборудована двумя поперечными лавками, к каждой привинчены крепкие железные кольца. А все пространство между ними занял неструганный гроб, грязный, не раз использованный. По тому, как этот гроб подскакивал на выбоинах, можно было понять, что сейчас он пуст.

- Гроб не нужен?

- Ага! Висельника-вора помиловали!

Шванк решил не говорить, где теперь тот вор и что ему угрожает.

- Ты что, его родственник?

- Нет. Я - подмастерье палача.

- Так чего радоваться? Вам же не заплатят.

- Понимаешь, я боюсь покойников.

- Ничего себе!

- Ну да. Снятся, проклятые, понимаешь?

- Жалко. А тебе обязательно быть палачом? Может, выкупишься?

Рыжий почесал поясницу и глубоко вздохнул:

- Нет, нельзя. Кто же будет иметь дело с бывшим палачом?

- Н-да... Тебя как зовут?

- Не скажу, стыдно. Я ведь палач. Заметь, и тебя про имя не спрашиваю. А ты кто, жонглер?

- Откуда знаешь?

- Видел тебя когда-то, ты показывал историю про Красного Бастарда.

- Так это когда было-то?

- Грустный ты для жонглера. Хотел попросить тебя спеть, да уж не буду. Сиди себе так. Здорово все-таки, что никого вешать не надо!

- Да, здорово. А если ты с ума сойдешь от страха?

- Сам про это думаю. Может, мне отпроситься клейма ставить или пороть, как думаешь?

- Хорошо бы. От этого хоть не умирают...

- Не-ет. Пороть - это сложно, тут искусство надобно...

Так они и ехали в черной телеге, на бледных одрах, вели какой-то разговор, то ли пустой, то ли безумный. Давно удлинились тени, тянулись вдоль дороги яблоневые сады. Яблоки то зеленели, то розовели. Гебхардт Шванк высмотрел садик, где невысокие яблоньки показывали уже совсем спелые маленькие желтые яблочки, китайку; взглядом прилип к этим золотистым сладким огонькам и попросил ссадить его:

- Все. Я приехал. Спасибо, друг.

- Давай, счастливо, грустный жонглер. Да нам, смотри, не попадайся, ладно?

Шванк спрыгнул на ходу. Палач хлестнул лошадей и заржал сам, задрав лицо к небесам. Белые клячи унесли его, а шут свернул в сад.

***

Шванк сорвал один сладкий огонек и съел. Липкий сок был словно готовый сидр. Подбирая редкую падалицу, жонглер вошел в зеленый сумеречный сад. Там он постоял, выслушивая птиц - но они молчали. Поэтому он от нечего делать сгрыз еще несколько яблочек. Тогда знакомый голос позвал его:

- Э-эй! Э-эй!

Гебхардт Шванк обернулся и увидел, как тень мелькнула за зеленым кустом. Странная тень, словно бы вся в бликах. Он шагнул туда, но тень исчезла.

- Иди сюда.

Шванк подбежал к самой крупной из яблонь - с иными плодами, большими и светло-зелеными. Тогда из-за ее ствола выступил человек.

- Филипп! Ты что здесь делаешь?

Да, то же лицо - театральная маска: раскосые глаза, длинный нос, верхняя губа углом. Да вот только не было у Филиппа этих румяных уст, этих изумрудных очей, этих каштановых локонов. Шванк посмотрел еще - на встречном его же, шута, пестрая шерстяная шапочка с бубенцами; опустил глаза - вот он, его же жонглерский плащ в красно-зеленую косую клетку.

- Боже?.

- Ага, узнал! Идем же, покажу кое-что.

- Что ты делаешь со мною, боже?

- Ничего опасного.

- Ничего опасного?! - разъярился Шванк, - Да я живу меж двух огней. Твой роман да эта демон... Оставь ты меня в покое хоть сейчас, ладно?!

- Так я этого и хочу! - бог уже оправдывался, - Туда тебя и веду.

- Не пойду! - затопал ногами Шванк, - И отдавай мою шапку!

- А плащ не хочешь?! - поддразнил бог.

Гебхардт Шванк надулся и зашипел.

- Нет, плаща я тебе не отдам - ты же потерял мой, синий. Ты потерял и мое перо.

- Им все равно нельзя писать! А плащ был холодный!

- Ладно, ладно! - и вязаная шапочка зазвенела у Шванка на макушке, - Ох, как же я не люблю пива! - пробормотал бог.

Пока шла эта несмешная перепалка, бог все пощелкивал длинными пальцами. И теперь не было ни сада, ни огоньков-яблочек, да и снизу потянуло соленой сыростью. Шут огляделся: позади была белая глиняная мазанка, запертая почему-то на замок. Ее окружали очень высокие, толстые и прямые яблони с очень большими, розово-алыми плодами. Один плод сорвался, глухо стукнул в траве и покатился по склону. Склон был из камней дикого цемента, ступенями, и на каждой ступени кто-то разбил то карликовые грядочки, то клумбочки ярких незнакомых цветов. Яблоко отскочило от ступени и упало вниз, в море. И к морю по крутому склону вела лишь узенькая, скользкая от пыли тропа; путник, спускаясь или поднимаясь, мог хвататься за медные позеленевшие прутки, вбитые в скалу.

У Шванка закружилась голова. Он обернулся и увидел, что перед мазанкой есть большая легкая конура на сваях, выкрашенная синею краской. С яблони спрыгнула полосатая кошка, поджарая и длинноногая; из травы прокралась точно такая же, только черная и с мышью в зубах. Серая услышала писк из конуры и прыгнула внутрь; черная осталась доедать свою мышь.

Впервые в жизни Гебхардт Шванк не захотел уйти куда-то еще. Но мазанка была заперта.

- Так живут люди твоей веры на Побережье, - сказал бог, и его кудри тут же растрепало ветром.

- Мои предки выращивали розы, - почему-то обиделся жонглер.