Поглощенное время (СИ)

- Так вот они! - широко махнул рукою бог. И в самом деле, чуть в стороне от яблонь расцветала целая стана ароматных роз, красных, желтых и розовых.

- Пойдем.

Бог, прямо как лекарь Скопас, подхватил Шванка под локоток и увел под яблони. Там, меж двух каменных столбиков был натянут гамак из обрывка рыбацкой сети, и в траве валялся глиняный поплавок. Шванк сел, покачался, отталкиваясь пальцами ног, но бог не оставил его в покое и уселся рядом.

- Смотри, смотри, - приговаривал бог, и Шванк смотрел.

А потом закрыл глаза и попросил:

- Боже, уйди! Тебе плевать, что я видеть тебя не хочу?

- Совершенно верно! - рассмеялся бог, - Мне на это и правда наплевать!

- Ты хочешь украсть мой талант!

- Оставим это! - грозно повелел бог, и Шванк был вынужден открыть глаза, - Это место - твое. Тут безопасно. Можешь приходить сюда сам, когда захочешь. Приводить тех, кого захочешь, но они без тебя сюда не попадут. Здесь можно беседовать о чем угодно.

- Даже о Пожирательнице?

- Да. Она не услышит. А я сейчас уйду. Спи, человечек, спи, спи...

Гусь взлетел. Шванк повалился в гамак и не смотрел на бога. Так он лежал и слушал стук падалицы, думал о том, что можно жить здесь всегда. Потом пришла пушистая белая кошка с зелеными глазами и замурлыкала у него на груди. Поднялась почти полная луна, и Гебхардт Шванк сладко заснул вместе с кошкою.

Утром он оказался в самом обыкновенном саду, под яблонею-китайкой. Но в пестрой шутовской шапочке и с белой кошачьей шерстью на носу. Он, неожиданно бодрый и свежий, вышел на дорогу и отправился дальше, за сады.

***

А вот дальнейшие события его странствий пришлось восстанавливать по памяти из отдельных фрагментов. Несколько дней спустя Гебхардт Шванк проснулся поздним утром в храмовой гостинице, в знакомой комнате. За время его отсутствия переменили салфетку на столе и вышитые занавески, а все остальное было по-прежнему. Его разбудил толстый и яркий солнечный луч - хотя еще накануне и раньше погода была какая-то серая, пасмурная и с мелкими дождичками.

Итак, он лежал в условно своей постели, в относительно чистой одежде. Он помнил, что накануне вечером смотрелся в зеркало черной бронзы у дверей преддверия и видел там большой фингал под глазом и кровоподтеки поменьше на скулах. Левый глаз и в самом деле открывался с трудом, а над правой бровью обнаружилась длинная ссадина. Шванк открыл глаза - их не резало. Помотал головой - она не болела. Да и тело было спокойным и радостным.

Он сел и осмотрел руки - кончики пальцев намозолены о струны, а костяшки пальцев немного сбиты. Нож все еще болтался на поясе, незаточенный и девственно чистый, даже покрытый пленкою масла от ржавчины. Значит, драка была не опасной - но где же она происходила?

Осмотревшись, он увидел две новые вещи - лютню и овчинную безрукавку на завязках. Кошель лежал под подушкою, и в нем оставалось еще достаточно, чтобы прожить безбедно этак полгода. А вот кошелек у пояса звенел несколько иначе. Он высыпал содержимое, и это оказалась в основном мелкая медь. Новые деревянные башмаки у порога совсем растрескались - значит, он пел и танцевал где-то на мостовых. Как он помнил, песен, танцев и мостовых было очень много, денежки он собирал в шапку с бубенчиками, и она теперь совсем перепачкалась. Чем все это кончилось - боги ведают. Но им это скучно.

Меховая безрукавка, да... После ночи в гамаке трезвый Шванк шел себе, шел и вышел в холмы, к овечьим пастухам. Они носили такие же безрукавки и куртки. Но свою Шванк не купил и не украл. Пастухи встретили его, с ходу обозвали валухом и позвали на "помочь" - строить очень большой крытый загон, чтобы следующей весною там смогли котиться овцематки. Сколько-то дней ушло на это строительство, а потом все пили брагу и сквашенное молоко. Наутро пастухи поехали в город продавать свои сыры и молочные напитки и взяли с собою Шванка. У рынка они душевно простились с ним, подарили маленькую головку сыра и безрукавку, просили приходить еще. Песни он им, как водится, пел - в основном, непристойные; им понравилось.

На базаре Шванк раздобыл хорошую лютню и почему-то отправился петь и танцевать, тогда и башмаки разбил. Площадей и мостовых было очень, очень много, денег и хмельного - тоже. То ли этой, то ли следующей ночью он оказался в кабаке с бродячими школярами - вот тогда-то и заработал свои синяки, шишки и ссадины. Под бочонок пива шел обычный разговор, старый, как мир: что было прежде - вещь или идея? и где живут идеи - в своем пространстве или в нашем реальном мире? Какие тезисы защищал в этом споре Гебхардт Шванк, он уже позабыл. Но защищал воинственно и при этом осторожно: никто из философов серьезно не пострадал.