Погода нелётная

Бенвенуто держали в плену четыре месяца. Всё это время они сидели вдвоём в каменном подземном мешке, в кромешной тьме — он и виверна. Потом его привязали к пушке при вражеском укреплении вблизи оставленной Скольеры.

Так и не ясно, был ли он жив, когда всё там полыхнуло.

Кому пришло в голову выхаживать измождённую виверну, Макс не знал, — но, так или иначе, Рябина восстанавливалась при базе в глубоком тылу. И теперь кому-то наверху казалось, что это будет хороший образ для парада: народный герой на виверне, вернувшейся из плена. Что-то о воскрешении, победе жизни над смертью и несокрушимости.

Хорошенько выпив, Макс мог бы многое сказать о таких картинках. К счастью для него самого, Макс не пил.

— Ты знаешь, Рябина, она немного… немного с придурью. На неё жаловались ребята на базе. Но она хорошая, понимаешь? И она наверняка отошла уже.

Маргарета с тоской посмотрела в небо. Оно мстительно плюнуло ей в лицо каплями с козырька.

— Как ты планируешь её искать?

— Понятия не имею.

На самом деле у Макса нашлось понятие, и не такое уж дурное. Ночью, когда Рябина с визгами унеслась куда подальше, Маргарета не сообразила задуматься, зато теперь они вместе рассмотрели карту — и выдохнули.

Рябина была селекционная виверна в четвёртом поколении. Она никогда не была дикой, не имела стаи и не жила одна, — а ещё по крайней мере в последний год не бывала в этой местности. А лес, плохо приспособленный к удобной посадке, укрывал низины плотным пушистым ковром.

Легко было предположить, что, испугавшись невесть чего, Рябина просто улетела обратно на поляну, где выздоравливала после падения, — единственное место, которое она здесь знала. Даже если она и направилась туда не сразу, вряд ли она смогла бы найти в округе более удачное место для ночёвки.

Маргарета сдала дневную сводку, Макс — нарвал у станции пастушьей сумки, собрал из неё корявый букет и добавил к ней красивый помидор из кухонного ящика, крупный и пахучий. Вообще-то, помидор должен был стать основой вечернего салата, но…

Маргарета вздохнула. Протянула Максу его шлем, в котором летала уже второй день, — он, конечно же, отказался и обмотал уши шарфом. Старенький виверн крякнул от двойной нагрузки и разбегался чуть дольше обычного. Дождь, который на земле казался почти незаметным, в полёте неприятно бил в лицо.

С высоты поляна выглядела проплешиной в сплошном полотне, потерянной петлёй в мягком зелёном шарфе. Несколько деревьев Макс срубил, их пеньки подкопал, а ямы подсыпал, — и теперь здесь можно было сесть, хоть и не слишком комфортно.

Маргарета вглядывалась в туманный лес двумя парами глаз: своими и виверна. Человеческие видели одну только моросящую муть, пересечённую робкими пока светлыми лучами, а виверньи были здорово дальнозорки, поэтому Макс заметил Рябину первым.

— Вон она.

Он спрыгнул раньше, чем зверь уронил когти в землю.

Рябина висела под насестом, скукоженная и унылая; даже шерсть её казалась поблекшей. На Макса она не смотрела, как будто ей было стыдно.

— Я не сержусь, — сказал Макс и сунул ей в морду помидор. — Давай дружить, да?

Рябина выдохнула в ладонь теплом, а потом завозилась и ушла глубже в свой кокон.

— На, — Макс пихнул помидор в руки Маргарете. — Тебя она любит.

Не то чтобы Рябина любила Маргарету, — но на её призыв она отреагировала куда благосклоннее. Помидорный сок брызнул в руку, мохнатая морда смешно чавкала и облизывала нос длинным языком.

— Макс, она боится тебя, — виновато сказала Маргарета. — Ей… ей не хочется летать с тобой. Она как будто думает, что это не она, а… в общем, что это ты.

— Что — я?

— Упал.

— Я? Я, по-твоему, крыльями махать перестал?

— Ей кажется как-то так. Но она же всё-таки животное.

Макс вздохнул и украдкой погладил мягкое крыло. Он казался озадаченным и сосредоточенным, как будто столкнулся с какой-то задачей, которую ему сложно решить.

— Давай вернёмся пешком? Я доведу Рябину, а ты старичка. Ладно?

Он кивнул и почесал виверна под подбородком.

Если бы Маргарету спросили, она не смогла бы сказать, почему всю дорогу к станции она была так напряжена, и почему отправила Рябину вперёд устраиваться вместо того, чтобы полетать немного, — тоже. Как будто бы что-то внутри Маргареты ждало плохого и готовилось к нему.

И оно случилось, это плохое. Тучи медленно расползались, открывая спрятанную за ними нагую синеву, Маргарета почти расслабилась, но у самого выхода из леса Макс вдруг дёрнулся и завалился на бок.

Старичок взревел и вошёл в штопор. Маргарета едва успела силой вломиться в сознание зверя, — и чуть не рухнула сама.

Страх залил её ледяной волной, штормовой, бушующей и сносящей всё на своём пути. Упасть и разбиться оказалось вдруг легко, много легче, чем держаться; крылья — будто бетонные плиты; земля — милостиво распахнутая умиральная яма, в которой будет наконец тихо.

Мышцы выли от натуги, будто Маргарета не правила зверем, а своими руками двигала его тушу. Посадка вышла жёсткой, и удар об площадку неожиданно отрезвил: виверн нахохлился, подскочил и юркнул под навес.