Погода нелётная

Она развернулась на каблуках — пыль брызнула в стороны. Маргарета зло вбивала пятки в землю и так торопилась, что приложилась плечом об угол станции.

Макс задумчиво почесал консервой бровь. Потом опомнился, поставил банку и почесал снова, только теперь рукой. Хорррошо… И что Маргарете-то не по вкусу? Загадочная женская душа…

А консерва-то — годная была или уже нет? И куда он её дел? В ящиках на стеллажах нашлось достаточно просрочки и целая жестяная банка, в которой вместе муки были одни трупы жучков; теперь Макс придирчиво перебирал все припасы, составляя годные внутрь станции, а подозрительные — снаружи. Да где же она? А, вот эта вроде. Эта нормальная…

Макс почесал бровь снова. Поезд, гремящий в кишках, набирал ход. Хорошее настроение, на котором Макс успел столько всего сделать за этот до бесов длинный день, сдулось подбитым из воздушки шариком. На стрельбищах они тренировались иногда так, чтобы не тратить на упражнения боевые патроны.

Поезд особенно жёстко проехался по внутренностям. Макс поморщился и отставил банки, вдруг осознав, что перед станцией их стояло ещё с десяток ящиков — на целую вечность вперёд. Голова была тяжёлая, в руках — немота.

Вот же… девчонка! Мало кто умеет так испохабить весь настрой. И чего взвилась-то, с какой ерунды? Теперь сидит небось в углу и пыхтит.

Макс вздохнул, потёр лоб тыльной стороной ладони и позвал негромко:

— Ромашка?

Она не ответила. Макс нехотя поднялся — почему так кружится голова? — и пошёл за ней следом.

В огороде Маргареты не было, у виверн — тоже. Макс заглянул в душ и в сортир, обошёл навес кругом.

— Ромашка?

Поезд в кишках затрясся сильнее. Максу вдруг показалось, что всё это было не на самом деле. Ничего не было: ни живой Ромашки, ни станции, ни выздоравливающей Рябины. Он просто ударился головой, и воспалённое сознание подсунуло ему видения, болезненно похожие на реальность.

Брр, примерещится же такая дурь!

— Ромашка!

Звук застрял эхом в брёвнах навеса.

— Ромашка, тьфу на тебя! Что за детские прятки!

Что-то шевельнулось на самом краю видимости, Макс развернулся и успел заметить мелькнувшую наверху тень.

Не показалось. Всё это ему не показалось.

Лестница была приставлена рядом с душем: иногда приходилось забираться наверх и прочищать слив и мыть бак для воды. Макс взлетел по ступенькам, будто у него отросли крылья, и чуть покачнулся на покатой поверхности.

Что станции крыша, то транспортному контейнеру — дно: гладкое и текучее, оно было сделано так, чтобы разбить острым носом воздушный поток и не цеплять его ничем больше. Изнутри кривую лодку переделали так, чтобы сделать её хоть сколько-нибудь прямоугольной, а отсюда, сверху, она казалась чем-то космическим, инопланетным.

Маргарета лежала на самом гребне, вытянувшись вдоль и заложив руки на голову. Макс попробовал ногами прибитые к крыше бруски. Чуть подумав, снял ботинки, пристроив их на краю, босиком добрался до верха, побалансировал там немного. Аккуратно, приставным шагом, подошёл к Маргарете.

Он стоял у неё в ногах, иногда опасно оскальзываясь.

— Уходи, — велела Маргарета. — Ты портишь мне вид.

Макс хмыкнул и сел, сразу же приобретя устойчивость.

Маргарета молчала. Она лежала неподвижно и смотрела вверх, — только ветер иногда игриво кусал её за расстёгнутую рубашку и трепал широкий низ штанин. Под серой тканью майки Макс успел заметить аккуратные горошины сосков и сам удивился тому, какое впечатление они на него оказали.

Макс вздохнул и откинулся назад, уперевшись локтями в крышу.

Небо уже отравил вечер: насыщенную, пронзительную синеву с востока пожирала темнота. У самого горизонта, над лесом, оно уже почти выцвело в сизую черноту. На западе цвели закатные отблески.

Облака плыли быстро, их несло на северо-запад, смешивая и путая. С одного бока лёгкие белые кучеряшки сталкивались с тёмными тяжеловесами, сливались с ними, терялись в них. А с другого — мрачную плотную тучу размывало в белёсую рябь.

Розовое западное небо под тучами казалось тревожно-багровым, как будто где-то за ним взрывалось и горело. Там, наверху, словно наступил конец света, и только глупые людишки не успели пока его заметить.

Потом на горизонте показался дракон. Он летел — тёмная важная тень — через небо, и иногда на нём бликовало солнце, а иногда он попадал в сизую тень облаков.

— Драконы летают, — сказала Маргарета. — Погода лётная.

Макс пожал плечами:

— Любая погода — лётная.

— Для драконов есть…

— Ты не понимаешь как будто.

Маргарета вздохнула. Когда-то, ещё в Монта-Чентанни, она дразнила его: мол, это виверны летают в любую погоду, а драконам дают выходных…

Но по правде, всякая нелётная погода начинала считаться лётной, если это было необходимо. После одного из таких «нелётных» вылетов Маргарета долго сидела у Макса костлявой задницей на коленях, отогреваясь и растирая уши.

— Погода лётная, — упрямо повторила она сейчас.

И Макс согласился:

— Лётная.

А потом помолчал и спросил, так и глядя в небо:

— Обиделась-то на что?

— Ты считаешь меня свиньёй!

Макс вытаращил глаза и выпрямился:

— Чего?

— Да я…