Погоня за сокровищем

— Да, лапа, тот же шторм. От людей можно сбежать, ранения заживут, пистолет врага даст осечку, а стихия — она не дает шанса. Тут как Всевышний решит: выберется корабль из ловушки ветра и волн или нет. Шторм чистит душу, Тина, получше какой-нибудь тригарской бани. Все нутро вывернет и даст тебе полюбоваться твоим же дерь… твоей сутью. Люди проходят через страх.

— Мой папенька ничего не боится.

— Все боятся. Нельзя не бояться; только дурак кричит, что ему не страшно. Перед стихией все равны: и король, и моряк. Она никого не выделяет. Захлестнет одинаково и потащит на дно. Шторм, малютка, — это страшно. Но когда рядом умелый и умный капитан, остается только не сгинуть по собственной дурости.

Девушка открыла глаза, глядя в сумрак каюты. Качка усилилась, и воющий ветер теперь казался особенно неистовым. Тина поднялась на ноги и, придерживаясь за переборку, побрела к лампе, висевшей на гвозде. Бригантину качнуло сильней прежнего, и девушка едва удержалась на ногах. Упрямо поджав губы, она прихватила лампу и развернулась. «Заря» взлетела на волне, сильно накренилась, все-таки свалив Тину с ног. Мадемуазель Лоет прижала к себе лампу, жмурясь от ощущения пустоты, вдруг разверзшейся в животе, когда корабль ухнул вниз.

— Ох, маменька, — выдохнула Тина. — Шторма не боятся только дураки.

Она поднялась на ноги, бригантину мотнуло, и девушка упала на стол. Цепляясь за его край, она добралась до стула и тут же упала на него.

— И вот уж растянуты чертовы сети, — шепотом повторила Тина слова старой пиратской песни и посмотрела на закрытую дверь.

Ей было страшно. Нет, паники не было, скорей, это больше походило на тревогу, волнение, но леденящего ужаса она почему-то не ощущала. Чтобы отвлечься, девушка попробовала представить, что сейчас происходит на «Счастливчике». Скорей всего, то же самое, что на «Красной заре», и папенька непременно, как и Ржавый, отправил бы дочь в каюту, но не стал бы запирать. И, наверное, пришел бы Альен, чтобы побыть с ней. Да, он пришел бы обязательно, и тогда можно было бы прижаться к нему и послушать, как бьется его сердце, живое горячее сердце, способное успокоить одними только размеренными ударами. Как бы было хорошо сейчас оказаться на «Счастливчике»…

Бригантину снова сильно подкинуло, и лампа слетела со стола. Звон стекла смешался с ревом моря и ветра. Тина посмотрела вниз: масло из лампы растеклось темной лужицей.

— Вот и почитала, — хмыкнула девушка.

Вздохнув, Тина взяла в руки книгу, которую ей принес пират. Пришлось напрячь зрение, чтобы рассмотреть ее. Переплет немного истрепался — похоже, ее часто читали. Ржавый поделился любимой книгой? Или же до него кто-то другой ее перечитывал? Какая разница? Ни-ка-кой.

Оставшись без света, мадемуазель Лоет вновь поднялась на ноги, прихватив с собой книгу. Еще не хватало, чтобы она слетела в лужу масла. Тине не было стыдно перед пиратом, это было уважение к самой книге. Маменька часто говорила, что книги — величайшее изобретение человечества, и Тина, несмотря на нелюбовь к некоторым жанрам, была с ней полностью согласна. Подтянув к себе ведро, девушка разместилась на койке, крепко держась за ее края.

Книга лежала под Тиной, прижатая к койке ногой, и в голове девушки всплыло воспоминание, как старый Мартель говорил ей, сидя на бухте свернутого каната и потягивая табачный дым через длинный мундштук своей трубки:

— Огонь на корабле — зло, Сверчок, даже в море. В шторм все лампы тушатся.

— Почему? — Тина сидела у его ног, откинувшись на руки, и щурилась, потому что солнце светило ей в глаза и седины Мартеля подсвечивались его лучами, создавая легкий ореол.

— Вот представь: упадет лампа, разобьется, горящее масло потечет по деревянным просмоленным доскам, вот тебе и нет кораблика. Смекаешь? — ответил старик, усмехаясь.

— Смекаю, — понятливо кивнула девушка и благополучно забыла об этом наставлении.

Тина приподнялась на локте, посмотрела на черную лужицу и поблагодарила стихию за то, что та разбила лампу раньше, чем пленница успела ее зажечь. Тут же пришла мысль, что Ржавый над ней поиздевался, сунув книгу. А потом подумалось, что это была попытка заботы и пират просто не подумал о том, как девушка будет сидеть в темноте, занятый мыслями о надвигающемся шторме.

А потом мыслей не было, ни одной, они все растворились в разрастающемся ужасе перед стихией, набравшей силу. До Тины уже почти не доносились мужские крики с палубы, только рев одичавшего ветра, хлесткие удары волн о борт бригантины и шум дождя, сливавшиеся в единый пугающий до леденящей паники голос шторма. Мадемуазель Лоет зажмурилась с такой силой, что темнота наполнилась цветными пятнами, и молилась.