Поговорим о графологии. Почерк – зеркало души

Профессором Р. А. Рейссом был применен, между прочим, такого рода прием. Относительно одного духовного завещания возник спор о подлоге. Для разрешения этого вопроса Рейсс сделал фотографические снимки в натуральную величину с целого ряда рукописей, написанных рукой завещателя. Вырезав из них соответствующие буквы и слоги, он составил при помощи них текст духовного завещания, который, в свою очередь, вновь сфотографировал. Сличив затем составленное им таким способом завещание с заподозренным в подложности, Рейсс пришел к убеждению, что таковое не могло быть написано рукой завещателя: независимо от разницы в начертании отдельных букв общее построение оказалось совершенно иным. В то время как заподозренное духовное завещание представляло из себя довольно широкий и короткий столбец, составленное Рейссом, наоборот, узкий и длинный.

Графология в литературном творчестве

Как наука графология сформировалась в XIX в. Интерес к графологии долгие годы был всеобщим. Многие отдали ей дань – Чарльз Дарвин, Александр Гумбольдт, Вильям Шекспир, Жорж Санд, Вальтер Скотт, Эдгар По, Владимир Соловьев, Антон Чехов. Почерк непосредственно связан со всем существом человека, с условиями его жизни, работы, с его нервной системой, поэтому наша манера писать носит на себе такую же несомненную материальную печать индивидуальности, как и все, с чем нам приходится соприкасаться.

Поэтому вопросы практического применения графологических характеристик интересовали и многих известных писателей. Взгляд на почерк как на проявление индивидуальности личности широко распространен в художественной литературе. Наиболее яркие страницы, посвященные анализу почерка, написаны такими выдающимися писателями, как Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский и А. Конан Дойл. Н. С. Лесков упоминал о «“не щегольском” почерке, каким пишут на Руси грамотные самоучки», А. В. Сухово-Кобылин в «Свадьбе Кречинского» наделял купца Щебнева «хамским» почерком, И. С. Тургенев дал образную оценку почерка Фета как «поэтически-безалаберного и кидающегося с пятого этажа».

Стефан Цвейг произнес однажды взволнованную речь «О смысле и красоте рукописей», в которой, в частности, сказал: «Рукописи, уступая картинам и книгам по внешней красоте и привлекательности, все же имеют перед ними одно несравнимое преимущество: они правдивы. Человек может солгать, притвориться, отречься, портрет может его изменить и сделать красивее, может лгать книга, письмо. Но в одном все же человек неотделим от своей истинной сущности – в почерке. Почерк выдаст человека, хочет он этого или нет. Почерк неповторим, как и сам человек, и иной раз проговаривается в том, о чем человек умалчивает… Самое существенное в человеке, как бы квинтэссенция его личности, все же передается в нем, как в крохотной миниатюре».

Описания индивидуальных особенностей почерка в литературных произведениях приводятся не случайно. «Писатель, по крайней мере до наступления эры пишущих машинок, был одновременно и старательным писцом собственных сочинений, и поэтому психологическое вживание в мир букв ему профессионально не чуждо», – отмечал М. П. Эпштейн. Приведу выдержки из некоторых художественных произведений.

Так, интереснейшие наблюдения и анализ почерка выполнил знаменитый герой Артура Конан Дойля Шерлок Холмс. По записке весьма краткого содержания ему удалось выявить тот факт, что она написана двумя джентльменами (отцом и сыном), обнаружившими в почерке как сходство, так и различие характеров. Конан Дойл пишет:

– Послушайте, Ватсон, вам когда-нибудь приходилось заниматься изучением характера по почерку? Что вы можете сказать об этом?

– Почерк разборчивый и правильный, – ответил я, – по-видимому, принадлежит человеку деловому и с сильным характером.

Холмс покачал головой.

– Посмотрите на высокие буквы, – сказал он. – Они едва выступают над строчкой: «d» можно принять за «а», а «l» за «е». Человек с сильным характером может писать очень неразборчиво, но высокие буквы у него действительно высокие. Наш корреспондент букву «к» везде пишет по-разному, а заглавные буквы таковы, что можно предположить в его характере амбицию».

У гоголевского персонажа, героя повести «Шинель» Акакия Акакиевича Башмачкина, была удивительная страсть к переписыванию. Ничто более так не занимало его и не доставляло ему столько радости, как занятия по переписыванию бумаг. «Вне этого переписывания, казалось, для него ничего не существовало, – пишет Н. В. Гоголь о Башмачкине. – Там, в этом переписывании, ему виделся какой-то разнообразный и приятный мир». Например, у Акакия Акакиевича некоторые буквы «были фавориты», до которых, «если он добирался, то был сам не свой: и посмеивался, и подмигивал, и помогал губами так, что в лице, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его».