Пограничье

   Да и с какой радости Эйалгин по фамилии Нель, с которым я и парой слов не обмолвилась, воспылал ко мне неземной страстью и немедленным желанием вступить в брак? Как раз тогда, когда с этим желанием ко мне уже подступался Павлик… Подозрительно. Я нахмурилась, а на левом запястье снова ненавязчиво затрепыхалась зеленая бабочка со сложным желтым узором.

   — Но все это мелочи по сравнению с третьим письмом, — «успокоил» меня граф.

   От кого оно, я узнала по запаху, который моментально напитал воздух кабинета, стоило мужчине открыть шкатулку, в которой оно лежало. Аромат был так силен, что его почувствовал даже граф:

   — Жуть какая, эти ваши волчьи духи…

   — Это не духи, — хмуро ответила я, глядя на белый лист бумаги так, словно передо мной змея была. — Это его природный запах…

   — Даже так? — их сиятельство в легком шоке округлил глаза и приподнял брови. — Однако, моя дорогая, оказывается, вы еще тот тихий омут. Означают ли ваши слова, что и с благородным шонагом вы тоже чудесным образом знакомы?

   — Знакома, — уныло призналась я.

   Только нет ничего в нем благородного.

   — Знаете, о чем он пишет?

   — Ну… — я сделал вид, что раздумываю над этим нелегким вопросом. — Если не изъявляет желания немедленно вступить со мной в брак, то просто теряюсь в догадках.

   — Очень смешно, — прокомментировал мое заявление граф Бего, но и не подумал улыбнуться. — На самом деле он уверяет меня, что я укрываю беглую. Что вы никакая не шона Сонья Унольв, а совсем другая волчица, принадлежите ему по праву наследования, и если я немедленно в сорок восемь часов после получения письма не выдам вас ему, он обратится с жалобой в Верховный Суд и к Темной королеве.

   Черт!

   — Серьезно, гнев Темной королевы — это последнее, что меня волнует, но проблем с Судией не хотелось бы… — графские брови все еще были приподняты, когда он произнес:

   — Не хочу показаться невоспитанным человеком, но не могли бы вы показать мне ваше левое плечо? Благородный шонаг уверяет, что я обязательно найду там ответ на все вопросы.

   Оказывается, я не дышала все это время. С того момента, как граф открыл шкатулку для важной почты и до последней его просьбы. Не знаю, что он подумал обо мне, когда я с радостным энтузиазмом принялась расстегивать пуговицы — маленькие и перламутровые, черт возьми! Надо сказать папе Роду, чтобы подумал над этим досадным нюансом — но деликатно отвернулся к окну и проворчал.

   — Еще раз прошу прощения за неудобства, но я должен удостовериться прежде, чем брать вас под свою защиту.

   Возможно, если бы граф не добавил это предложение, все сложилось бы по-другому, но он добавил, и мне немедленно стало очень и очень стыдно. Все-таки, каким бы жлобом их сиятельство ни было, мужик он неплохой, и подставлять его под удар — не очень красиво с моей стороны.

   Я опустила ткань с левого плеча и покашляла, привлекая внимание мужчины. Он оглянулся, посмотрел мельком на меня и улыбнулся:

   — Ну, вот и славно. Я в вас не ошибся…

   — Но знаете, то, что клейма нет — это…

   Граф едва заметно качнул головой и поднял вверх указательный палец, одними губами произнося:

   — Ничего не хочу об этом знать.

   И уже более громко:

   — А еще до меня дошли слухи, что вы таинственным образом поженились с новым начальником ивского эфората и даже успели завести от него ребенка… Моя дорогая, уважаемая шона, вы были милой тихой девушкой все то время, что мы с вами так очаровательно сотрудничали, — очаровательно, как же! — но мне не хотелось бы, чтобы стены замка осаждали толпы ваших поклонников.

   — Их не будет, — проворчала я в ответ, впрочем, не очень убедительно. И снова мысленно помянула Павлика недобрым словом. Из-за него все. Пока он не появился в моей жизни, все было так спокойно!

   В Русалочьем городе было как всегда весело и людно, но сегодня Павлику было не до развлечений. И бани он обошел стороной, и к пристальному вниманию свободных смешливых русалок не проявил интереса. Сегодня в городе смеха и любви он был по делу.

   Какому извращенному уму пришла идея так тонко поиздеваться над студиозусами, магистрантами и прочей профессурой? Кто придумал открыть Всемирную Библиотеку именно здесь — непонятно. Но факт оставался фактом. Она была, и именно здесь.

   Павлик остановился перед белым мраморным крыльцом, легко преодолел одиннадцать скользких ступенек, проверил, на месте ли все шесть необъятных колонн и, безжалостно скрипя дверью, вступил в извечную библиотечную прохладу.

   За конторкой, конечно же, была Гермина Людвиговна, которую в миру все околобиблиотечные люди страшным шепотом называли Гремлиной Людоедовной.

   И не без причин.

   Ее холодного взгляда сквозь тонкие линзы в черной черепаховой оправе, ее строгого седого кулька на макушке, платья извечно серого с накрахмаленным до хруста воротничком, ее тонких рук с длинными цепкими пальцами, а главное, ее ужасающей, леденящей кровь улыбки боялись все. Павлик не был исключением. И он бы многое отдал, чтобы не встречаться с этим ходячим кошмаром своей юности больше никогда, но...