Погребенные

Позже — Ральф не имел понятия, сколько времени прошло — он набрел на людей в кольце валунов между высокими соснами. Мечущиеся в лунном свете тени вполне могли сойти за очередную прихотливую игру его воображения — безумное эротическое действо, вдохновленное воспоминаниями о наготе Ди Энсон. Их было, наверное, больше дюжины — участников дикой сцены совокупления, какое и не снилось любовникам в закоулках. Вихрь тел, урчание мужчин и пронзительные оргастические вопли женщин — они совокуплялись на четвереньках, верхом друг на друге и лежа, так что невозможно было разобрать, где чьи конечности.

Один стоял посредине, закутанный в диковинные ниспадающие одежды. Лицо скрывала тень; он с видом властелина озирал шабаш — алчная бестия, ждущая апогея оргии, чтобы присоединиться к ней. Летняя ночь при этом была так холодна, будто низко плывущие тучи принесло сюда дыхание зимы; воздух пронизывали ледяные вихри.

На этот раз Ральф Рис не почувствовал возбуждения, даже когда луна полностью осветила сцену, и голые тела ее участников предстали во всех подробностях. Высокий человек как раз начал разоблачаться — и в этот миг луна осветила его лицо.

Тут ужас Ральфа достиг предела. Он упал ничком и распластался на ложе из папоротника, издавая нечленораздельное мычание. Он увидел и узнал.

И быть может, понял.

Глава третья

…Саймон Рэнкин не понимал, каким это образом он снова очутился в сланцевых копях. Его окружала густая тьма, лишь слабые отблески мелькали тут и там, будто за каждым поворотом бесконечных коридоров горела свеча. Но он ни разу не смог увидеть эту свечу, догнать блуждающий огонек, заставлявший его следовать за собой, уводя все глубже в утробу горы.

Холод был так силен, что цепенели и тело, и разум. Брести вперед стоило неимоверных усилий. Саймон непрерывно бормотал: "Я верую в Бога, он защитит меня", — чтобы заглушить в себе дух противоречия. Но тот не унимался.

Восковой горняк все еще держался на отвесной стене. Казалось, он сползает вниз, отчаянно этому сопротивляясь. Его лицо, искаженное страхом, смотрело на Саймона — и видело его.

Рэнкину понадобилось собрать всю свою волю, чтобы отвести глаза, повернуться и убежать. Он знал, что скоро доберется до большой пещеры, этой гробницы безысходности, где стенали в муках неведомые ему проклятые. Он видел слабый свет, слышал звуки, похожие на порывы ветра или шум далекого водопада. Саймон старался убедить себя, что это все так и есть. Несколько мгновений спустя он понял, что ошибся. Эта мысль оглушила его.

Восковой горняк в большой пещере переменил позу: корчась от натуги, он пытался выполнить непосильную задачу — сдвинуть с места перегруженную вагонетку. Именно черты его лица заставили Саймона отпрянуть в страхе. В них читалось отчаяние и ужас, восковые губы беззвучно взывали: беги, пока и тебя не принудили к труду под бременем вечного проклятья!

И Саймон бежал. С трудом заставив двигаться непослушные ноги, он устремился к ближайшему выходу, не зная и не желая знать, куда тот ведет — лишь бы подальше от адской ямы. Ударился головой о низкий выступ скалы и упал на неровный пол. Гул в ушах превратился в пронзительный вой, хор нечленораздельных воплей, смысл которых, однако, был ясен: Помоги нам!

Он поднялся и заковылял дальше, вытянув руки вперед, нащупывая путь в ледяном мраке. И наткнулся на что-то движущееся. Вскрикнул, отпрянул, опять ударился головой. О Боже, избави меня…

Ты не веруешь в Бога!

Он лежал, с неожиданным облегчением прислушиваясь к суетливой возне вокруг. Крысы. Это место кишело ими. О, прекрасные крысы — осязаемые, обычные живые существа! Но крысы тоже спасались бегством. Они бежали от безликого ужаса.

Хор стенаний зазвучал сильнее — высокие голоса, женские или детские — не разобрать. Так близко…

Потом тьма сомкнулась, исчез даже манящий путеводный огонек. Он прислонился спиной к твердой стене, собрался с духом… осознал растущую в нем силу. Я верую в Господа! Молись! Это было непросто, словно чье-то незримое присутствие сковывало работу растерянного разума, смешивало слова, стремясь превратить их в хаос бессмысленных звуков. Он боролся упорно, отчаянно.

"Избави меня… от врагов, о Боже, защити… от осаждающих меня. Отче наш, иже еси на небесах… Да святится имя Твое…"

Теперь крики отдалились, холод отступил. И где-то рядом шевелилась, нетерпеливо скреблась крыса.

"Да будет воля Твоя… яко на небеси, так и на земли".

— Ты не веруешь в Бога! — злобно выкрикнул внутренний голос, непреклонный в своем стремлении быть услышанным. Порыв ледяного ветра, пронизывающая сырость — Саймон сжался. Минутное колебание… Он закричал, чьи-то руки хватали его, трясли.

"Верую во Всевышнего!.."

— Саймон!

Тьма пропала, ее сменил ослепительный свет, больно ударивший в глаза. Вместо подземного коридора его окружали гладко окрашенные стены. Было жарко; весь в поту, он отбросил влажное одеяло и сжавшись, исподлобья взглянул на Андреа.

— Саймон, тебе снился страшный сон. Вставай, я пойду приготовлю чай.