Погребенные

Они не сразу заметили старый, обветшалый фермерский дом. Он стоял в самой глубине лощины, по которой они теперь ехали. Мрачный, неприветливый дом казался брошенным, словно прежние обитатели, покинув его однажды, больше не вернулись. Или умерли здесь, и никто их не обнаружил. Крыша зияла дырами там, где шифер сдуло ветром, древесину точили жучки. Треснувшие, а кое-где и выбитые оконные стекла; коричневая краска хлопьями отставала от подоконников, входная дверь перекосилась.

Даже сорнякам приходилось здесь несладко. Поникший под тяжестью семян чертополох нуждался в ветре, который бы разнес по земле его потомство, а пожухлая крапива — в неосторожном путнике, чтобы ужалить его. Когда-то двор перед домом был вымощен, но теперь булыжник покрылся толстым пушистым ковром темно-зеленого мха, примятого колесами автомобилей.

"Кортина" остановилась, мотор и радио заглохли одновременно. Водитель вышел, хлопнув дверью, и направился к дому.

— Скорей, — дрожащими пальцами Фелисити пыталась справиться с дверной ручкой, — выбирайся отсюда, Эдриен, и беги. Он вошел в дом. Беги и спрячься, пока он не вышел.

Но через несколько секунд надежда на спасение умерла. Дверь не поддавалась. Фелисити поняла, что замок стоит на предохранителе, как в "даймлере" Джеральда.

— Не плачь, — Эдриен тщетно пытался утешить сестру. — Может быть, это папин дом. Папа купил его, чтобы мама и папа Джеральд не могли нас найти и чтобы мы жили с ним всегда.

Но Фелисити знала, что это неправда. Она была уверена, что папы там нет. Потому что их папа был хороший, а это место — плохое, даже солнечные лучи не могли проникнуть сюда, чтобы рассеять холод и мрак.

Незнакомец вернулся, рывком открыл заднюю дверь, и по его лицу дети поняли, что надо вылезать из машины. От страха они не могли произнести ни звука. Они больше не помышляли о побеге, этот человек мог бы догнать их в два прыжка. Он шел впереди, уверенный, что дети следуют за ним.

Внутри было так темно, что они почти ничего не видели. Они шли по длинному, покатому коридору, вымощенному грубым камнем. Все было пропитано затхлым, едким запахом, напоминавшим гниющие растения.

Со скрипом распахнулась дверь в щербатой стене. Дети съежились от страха, увидев в темноте горящие глаза их похитителя. Он остановился, пропуская их вперед: "Вы оба, заходите сюда".

Эдриен попятился было назад, но Фелисити схватила его и потащила за собой. Они не должны сердить этого ужасного человека, иначе он сделает с ними что-нибудь очень плохое. Он уже много раз их обманул, и он, конечно, не папин друг.

Дверь с шумом захлопнулась. Они услышали скрежет засова и удаляющиеся шаги, гулко отдававшиеся в пустом доме. Затем наступила тишина.

Они жались друг к другу, не смея оглядеться кругом, из боязни увидеть что-то страшное. Свет проникал в комнату через единственное маленькое окошко высоко в стене, квадратный фут грязного стекла. Вся мебель — кривой стол с откидной крышкой и диван в углу.

Фелисити повела Эдриена к дивану. Ноги больше не держали ее, а садиться на грязный, разбитый пол не хотелось. Диван отсырел, пятна плесени покрывали толстую обивку. Она села и взяла Эдриена на колени. Он прижался к ней и затрясся в рыданиях.

— Не бойся, я с тобой, — сказала она и подумала, как было бы хорошо, если бы вдруг появился папа Рэнкин. Или хотя бы Джеральд, или мама. Но они не придут. Никто не придет, кроме этого человека с колючим взглядом, и это угнетало больше всего. Потому что он хотел сделать с ними что-то ужасное.

Тишину нарушало лишь ее собственное дыхание и всхлипывания Эдриена. Он скоро заснет, зажав большой палец во рту. Но она должна бодрствовать, чтобы охранять брата.

Папа часто говорил: если будешь хорошей и будешь помогать другим людям, Бог защитит тебя. Фелисити попробовала прочесть молитву, но здесь это было трудно, не то что в церкви, где все молились вместе и самые лучшие слова находил папа. Видно, Бог их оставил, иначе он не позволил бы этому человеку увезти их. Может быть, это наказание за то, что они давно не были в церкви. Джеральд говорит, что ходить в церковь — пустая трата времени.

В комнате стало совсем темно, наверное, уже вечер, значит, они пробыли здесь уже много часов. Эдриен спал, сжавшись на коленях у Фелисити. Она сняла кофточку и укутала его.

Дальнейшее она видела смутно, как во сне. В плохом сне, какие снятся во время болезни. Фелисити трясло от страха. Рядом с ней дрожал, как в лихорадке, Эдриен.

Какие-то люди, и тот с дурными глазами среди них, грубо оторвали детей друг от друга. Их лица сверкали в темноте, будто были намазаны светящейся краской, в отвратительных усмешках не было веселья. Мелькающие лица призраков.

Фелисити хотела закричать, но не могла. Их несли, чужие пальцы впивались в тело, ни одного ласкового прикосновения. Вниз по коридору, потом вверх по лестнице. Невнятные голоса, как шепот на ветру.