Погребенные

Он не ответил. Обмануть ее было трудно, как никого другого во всем мире. И они пошли вперед вместе с двумя дюжинами экскурсантов, занимать место предыдущей группы — та со своим гидом стала спускаться в одну из штолен. Девушка зажгла карманный фонарик, будто проверяя, все ли на месте, и нервно откашлялась. Наверное, она новичок в пещерах, подумал Саймон, студентка университета, подрабатывающая на каникулах, и еще не привыкла обращаться к большой аудитории.

— Вот так было в викторианскую эпоху, леди и джентльмены, — девушка щелкнула переключателем, и обе лампочки потускнели так, что их едва было видно в темноте. — Тогда горняки работали в забое по десять часов в сутки, при свечах. Если вы посмотрите вверх, то увидите муляж, представляющий внешний вид шахтера и его работу, — как это было восемьдесят лет назад.

Все посмотрели вверх. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было различить детали. Это была восковая фигура в человеческий рост, одетая в грубую перепачканную робу co спасательным концом, обвязанным вокруг пояса единственным средством, предохранявшим от падения с сорокафутовой высоты на дно пещеры. Сутулый, скорченный — ни одна подробность не была упущена.

И тут Саймон Рэнкин снова почувствовал это… Оно исходило из мокрых стен и кровли, как леденящая физическая мощь, и пронизывало его до мозга костей вместе с влажным мускусным запахом, отдававшим греховностью и тленом прошлого. Он снова очутился на миг в Дауэр Мэншен.

Он закрыл глаза и, открыв их опять, увидел обращенное к нему с высоты лицо — восковой образ зла. В широко открытых глазах отражен его собственный ужас, рот полуоткрыт в безмолвном крике боли. Влажные лохмотья зашевелились… или это сама фигура? Вниз посыпались обломки сланца, скользя и отскакивая от скалы. Электрическая свечка замигала, то потухая, то разгораясь вновь.

— Происшествия здесь относительно редки, — девушка-гид слегка запнулась, словно тоже ощущала чье-то присутствие. Люди сдвинулись тесней; Саймона толкали. Стадный инстинкт — так сгрудились бы овцы, почуяв волка, рыскающего во мраке ночи. Затем хлынули потоки света, множество ламп разорвало темноту, вытесняя ее в дальние углы, слепя глаза. Хныкали дети — те двое, что перед спуском капризничали, а мать пыталась их унять. — Здесь вам нечего бояться.

Есть!

Издалека донесся грохот. Наверное, поезд шел в обратный рейс со своим живым грузом. И снова тишина, ее нарушало лишь мерное постукиванье падающих с кровли капель.

— А теперь, если вам угодно последовать за мной, мы спустимся по этому коридору в следующую пещеру, где вы увидите, как загружались вагонетки для транспортировки сланца наверх, на мельницу.

Они двинулись за экскурсоводом, звук шагов отзывался мрачным эхом. Все застегивали пуговицы — вдруг сделалось очень холодно. Андреа вся дрожала, ее прямо трясло. Саймон обнял ее и прижал к себе. Напрасно он согласился идти, не внял туманному предостережению. Откажись он, Андреа осталась бы с ним.

Ты не веруешь в Бога! Ты потерял веру!

Эти психические волны снова катились по узкому туннелю ледяным током, вызывая дрожь озноба. Саймон боролся с растущей в душе паникой. Минутная слабость может стать роковой! Бежать некуда, разве что в лабиринт перекрещивающихся темных ходов, замкнутых, как ловчая сеть. Блуждать, отдавшись им на милость? Единственный путь к спасению — поезд. Он должен пройти все до конца.

Другая пещера оказалась больше той, откуда они пришли. Еще одна восковая фигура с теми же чертами лица, что у первой — шахтер в сланцевом забое. Наверное, мастера делали их по одному шаблону. Это выражение ни с чем нельзя было спутать. С самого начала была задумана печать нужды и лишений. Потом появился страх: таинственная сила, царившая в сырой тьме, исказила первоначальные черты.

— Горняк грузит в вагонетку сланец, вырубленный его товарищем, которого вы только что видели… — Саймон чувствовал, как Андреа жмется к нему. Она тоже ощущала это! Но теперь оно было другим. Атмосфера одиночества, словно все другие экскурсанты исчезли. Ушли все до одного. Ты один. Покинут, потерян… обречен блуждать здесь вечно.

Снова звук. Саймон понял, что Андреа услышала, по тому, как она напряглась и прижалась к нему. Это не был резкий шум поезда — скорее глухой вой.

Его услышали все. Головы неуверенно повернулись на звук. Дети испуганно всхлипывали.

— Странные звуки… — оторвавшись от заученного текста, девушка-гид потеряла уверенность. — Эхо может проделать долгий путь. Общая длина проходок превышает тридцать миль, — она напряглась в поисках приемлемого объяснения. — Ветер… он задувает в некоторые проходки… так и должно быть, иначе здесь не было бы воздуха.

Послышался отчетливый вздох облегчения. Объяснение, по крайней мере, вышло правдоподобным. Все поверили, потому что хотели поверить. Кроме Саймона Рэнкина. И возможно, Андреа.