Погружение

Я глупо улыбнулся. Ощущение, что он застал меня выходящим из душа, не отпускало. Приоткрывать сокровенное всегда сложно, но делать это лицом к лицу, да еще и в печатной форме, не имея возможности прикусить язык, если что, было вдвойне волнительно. Я уже пожалел, что вообще затеял это дело, ведь так хорошо разговаривали, а теперь ставки подняты и градус беседы заколебался на ветру, куда вынесет. Мне вспомнился подсмотренный утром бесполезный факт. Какой-то очередной эксперт утверждал, что только два процента всех разговоров заканчиваются именно тогда (и так, добавил бы я от себя), когда этого хотят собеседники. Одним словом, почти каждый разговор либо растягивается сверх меры, либо засыхает в самом зародыше, не давая теме раскрыться. Представьте себе, если бы подобное можно было сказать о любом другом ежедневном деле? Мне показалось, что я приговорил наш разговор к преждевременной кончине. Но тут Миха очнулся и заговорил.

– Мне очень понравился голосистый хам. Он зацепил меня и по первому разу, и снова – по второму. Это настоящее попадание, очень здорово. Я бы дал ему приз за лучшую роль второго плана! Ну и конечно вся эта цепочка узкой дорожки к свету – нить Ариадны, лента йо-йо, круговая проволока – это вообще отличная идея, ходить по проволоке, но кругом, даже облегчения небольшой площадки, по ту сторону проволоки, не положено. И лонжа. Здесь уже ближе к теме марионетки. Нет, положительно – отличное стихотворение, есть о чем подумать, и мурашки пробежали в нескольких местах. Не знаю, мне кажется, оно сильно бы выиграло от хорошей подачи. Умелый чтец, думаю, вытянул бы его высоко – здесь можно поиграть и темпом, и монотоном, чуть прибавить звук, дать гримасу, но и не переиграть. Пафоса тут много и своего. Это вообще очень сложная грань – как сделать пафос прозрачным, на уровне аромата, а не основного соуса. Для меня все это загадка! Прочтешь мне?

– Нет уж, увольте… Не могу читать свое. Вернее могу, но только про себя – наружу не рвется, совсем.

Мне понравилась его реакция. Не было приторной, убивающей вкус сладости, просто ради красного словца, или ради продолжения беззаботного движения по пути наименьшего сопротивления со случайным попутчиком в позднем купе. Не было и злобы, плохо скрытой иронии, умения похвалить слабое место, чтобы дать понять, как все плохо. Может быть, он чуть-чуть рисовался, строил из себя знатока. Но я был благодарен ему. За что? За внимание, наверное. Он действительно прочитал стихотворение и попытался мне объяснить, что ему понравилось. Это большая редкость. Для этого нужно было принять участие, что стало совершенно непопулярно. Я прекрасно понимал цену своему поэтическому отпрыску, но мне была важна его реакция. И он меня не подвел. Акции Михи продолжали ползти вверх.

– Ну, хорошо. Давай тогда попробуем по-другому. О чем это стихотворение?

– Вот ты спросил, так спросил! Я толком не знаю… Может быть, знал в тот момент, когда печатал эти слова, хотя и тогда – вряд ли. Скорее уж – зачем это стихотворение? Хотелось поймать за хвост посетившее меня ощущение, того самого зверя с наперстком души. Тут смешалась и боязнь своего отражения в зеркале, но главное, конечно, тех мыслей, которые меня посещают часто, постоянно. Мысли, которые, вырвавшись наружу, раскрыли бы мою звериную сущность. И я думаю, что дело тут не во мне – это у всех так. И секрет тут в том, что не все звериные мысли плохи, да и незвериных мыслей в достатке, а в том, что Божий дар, этот наперсток, не делает жизнь проще. Мы не бегаем по лесу в поисках добычи, но нить по-прежнему тонка и запутана, и вообще в душе штормит… А еще и вокруг звери с вполне себе человеческими лицами, которые сидят как маски… Вот все это хотелось поймать, а уж там рифмы и строфы наложились сами собой. Хотелось поймать это настроение. Кто-то рисует, а я как умею…

– Вот за это – спасибо! Это, просто, подарок какой-то. Я часто хотел поговорить с автором строк, задевших по-хорошему. Но чтобы вот так, целостно, да по горячим следам… Удивительно, у-уди-и-вительно.