Погружение

– Нет, не сбивай меня… В общем, куда мне в пророки, правильно?

Миха пожал плечами.

– Но идея мне запала в душу. Мне кажется, что вся наша жизнь – это подобное вознесение: от примитива, от беспорядка в голове и душе, к некоторому высшему спокойствию. Я его еще про себя иногда называю воспарением, чтобы не путать с огненной колесницей. И вот что интересно – время при этом приобретает другой смысл. Представь себе, что ты стоишь на берегу реки – тебе видна опушка леса на другом берегу, поворот реки направо, поляна за спиной, и покатый холм, с которого и бежит эта речушка. Представил? И вот ты начинаешь, потихонечку, подниматься над землей. Не ракетой уносишься вверх, а воспаряешь. И страха никакого нет, ты цепляешь ногой верхушки деревьев, и вот уже поворот реки стал виден полностью, и то, как она лентой убегает в долину. Ну как – представляешь?

Я не знаю, почему мне было так необходимо, чтобы он кивнул, или поднял большой палец, на худой конец. Я собирался поделиться чем-то важным, может даже – сокровенным. Я хотел, чтобы он был непосредственным участником этой, почти, медитации. Миха цокнул языком, склонил голову набок и прищурил глаз.

– Все – я с тобой.

– Отлично. И чем выше ты поднимаешься, тем больше тебе видно. Но что интересно, даже то, что тебе было видно с самого начала, предстает с высоты по-другому. Вдруг проступают геометрические формы окрестных полей, просеки придают лесу форму модной прически, близлежащий холм обнаруживает запущенные залысины. Мелкие детали уходят, зато видны большие дела – например, ты вдруг видишь своими глазами, как долина могла быть образована сходом ледника. Ничего не напоминает?

– Интересное сравнение. Я полагаю, что роль высоты в твоем рассказе играет время, твой возраст.

Миха нарисовал в воздухе кавычки. Он понимал меня с полуслова, снова подивился я.

– Именно.

– Но если принять твою аналогию, то можно как набирать высоту, так и снижать, да?

– Не знаю, может быть. У нас со временем вообще особенное отношение. Мы несемся по жизни наобум, не разбирая дороги. Дни катятся один за другим, мы входим в унисон с недельным циклом, временами года. Любое отклонение настораживает. Снег в июне? Аномальные дожди? Может, мы просто не задумываемся о возможности включить задний ход? Хотя одно я могу сказать – притормаживать время мы умеем, и часто делаем.

– Остановись мгновенье – ты прекрасно?

– Каждому свое, думаю. Для меня ощущение времени всегда связано с пестротой происходящего. Чем круче вращается калейдоскоп, тем быстрее летит время. Вообще, чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что время – персонально; оно течет только тогда, когда я о нем, или просто о чем-нибудь, думаю. Стоит мне отвернуться, и я уже совершенно не уверен в его течении. Иногда засыпаешь, и хочется проснуться внезапно, не по будильнику, не по плану, чтобы увидеть, как все остановилось. Открыть дверцу холодильника так быстро, чтобы увидеть, как продукты отдыхают в темноте, пока еще не зажегся свет.

– Ну подожди, вот ты, как ты сказал, отвернулся, уехал куда-то, и возвращаешься, наконец, прямо как ты сейчас, в свой старый город. Там же все будет по-другому – разве это не доказательство течения времени без твоего участия?

– Может быть. Но что если это не мой старый город изменился… а я сам? Раз уж вспомнили Гераклита – заходишь в реку во второй раз, и не то. Но может, дело не в том, что прежняя вода утекла, а в том, что прежний ты утек, перетек в иное состояние, скинул кожу, или наоборот, зарос мхом, кому как. И вот тоже – ты определяешь время как процесс изменения, но зачем нужно придумывать новое понятие? Все меняется, и бог с ним – у меня, и всего вокруг, есть много ипостасей, мы течем, переливаемся. Но за этими переливами нужно схватить суть, или, может, просто вспомнить ее. Тебе никогда не казалось, что новая информация подозрительно знакома тебе, словно ты ее уже когда-то знал, словно мир подстраивается под постепенно заполняющиеся прорехи твоей памяти, а не наоборот?

– Знаешь, ты мне сейчас напомнил спор о том, что такое настоящее.

За окном простучала эхом одинокая станция в три пролета. Миха указал пальцем на окно.

– Вот эта станция – уже в нашем прошлом, пункт назначения – в будущем. С этим не поспоришь. А где границы настоящего? Говорят – это три секунды. Три секунды, чтобы понять, что произошло, и тут же отложить его на потом, поскольку происходит что-то новое. Будь наше настоящее короче, вряд ли наши предки смогли бы поднять палку и сделать из нее пику. Но будь оно длиннее, нас бы съели менее дотошные хищники. Так вот, в твоем сорвавшемся с катушек калейдоскопе, настоящее сжимается – слишком много всего происходит, и следующее событие важнее только что произошедшего… Следующая пуля еще может тебя убить, в то время как последняя уже пролетела мимо.

– Ну тогда, по твоей логике, и наоборот – если ничего не происходит, то настоящее растягивается, нам незачем откладывать события на потом, так получается?

– Получается так. И время начинает течь медленнее.