Но самые яростные возражения против социального конструктивизма выдвинул Достоевский, знавший по опыту каторги все прелести принудительного человеческого общения и вынужденного общего сожительства. Человек, к тому же, странное существо, он вовсе не всегда стремится к благу и выгоде. Он иногда находит больше всего наслаждения в страдании…, разве есть удовольствия, за которые принц Гамлет отдаст свои мучительные раздумья? Кто и кому дал право решать, что для меня есть счастье? Много ли есть таких, кто променяет свою тяжкую долю на благополучную, но чужую, свое несчастье на чужое довольство? Наконец, не исчезнет ли счастье благополучия вместе с новизной, после того как появится привычка, ведь однообразие и неподвижность человеку противны. И тогда являются такой Великий Инквизитор из Достоевского или такой Главноуправляющий, как у Хаксли, и возлагают на свои плечи ответственность думать и решать за меня. По Достоевскому, это сатанинское высокомерие.
К несчастью, или счастью, нет земель обетованных, в которых сплошные плюсы и ни одного минуса, а что касается утопического сообщества то оно осуществимо только за счет предельной регламентации и унификации — короче говоря, тюрьму можно выстроить продуманно и планомерно, а человеческое сообщество нельзя, хотя, конечно, как говорил Мамардашвили, всем хочется, чтобы их желания осуществились у всех вместе, завтра, в звездный час, но приходится идти к нему маленькими шажками, по отдельности и с отчаянным напряжением.