Читаем Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века полностью

Конечно, прелестные барышни занимали воображение Андрея Ивановича и раньше. Приехав летом 1799 года, в пору увлечения Елизаветой Сандуновой, в Симбирск, он писал Андрею Кайсарову, что «смеется от радости», узнав, как «одна любезная девица, о которой» он не мог говорить «без нежного чувства», заметила в его «глазах много острого» (840: 8 об.). Неизвестно, эту ли любезную девицу вспоминал Андрей Иванович, когда, сетуя в дневнике на кокетство Сандуновой, заметил, что его «почтенная Т.» тоже любит обращать на себя «взоры мущин» (271: 3). В любом случае только теперь образ прекрасной юной девы вписался в значимую для него эмоциональную матрицу.

«Любезная А.» была в то время больна, как и сам Тургенев. Однако ее недуг не имел ничего общего с разрушительной страстью или пороком, и потому, хотя ее тело страдало, душа оставалась столь же невинной, что и всегда. Этот контраст делал красавицу, прообраз которой Андрей Иванович отыскал в «Симпатиях», особенно привлекательной в его глазах. На пороге выздоровления он искал для себя новую структуру переживания.

6 мая Андрей Иванович записал, что несколькими днями раньше для него «наступил достопамятный <… > день», когда «кончилось употребление всех лекарств». После этого записи прерываются на пятьдесят два дня – самый большой перерыв во всей тетради. Продолжения романа не последовало, хотя заголовок «Письмы к другу» указывал на то, что Тургенев собирался вернуться к этому замыслу. Следующая запись, от 28 июня, открывается своего рода постскриптумом к предыдущей: «И до сих пор не совсем еще выздоровел! И много лечился после» (271: 59 об.). Как бы ни страдал Андрей Иванович за эти семь с лишним недель полного молчания, его здоровье шло на поправку. Он мог забросить эпистолярный роман в вертеровском духе, но роман его жизни настоятельно требовал продолжения.

Грешник, порвавший с миром идиллии, мечтал о том, чтобы вернуть райское блаженство, заключив в свои объятия «дитя света». Как мы знаем по судьбе Карла Моора или Вертера, ангелам суждено оставаться недоступными для героев, уже вкусивших от древа познания. Разбойника Моора навсегда разделили с Амалией преступления и страшная клятва, которую он дал товарищам по шайке. Вертер не мог надеяться соединиться с Шарлоттой из-за слова, данного ею Альберту у ложа умирающей матери. История любви Андрея Тургенева не стала исключением.

Написав в дневнике про «мою любезную А.», он продолжал впадать в отчаяние из-за собственной неспособности влюбиться. Между Андреем Ивановичем и новым предметом его воздыханий стояли препятствия не менее непреодолимые, чем у Вертера. Автор дневника не мог решиться признаться даже самому себе, что наконец встретил ту, которая способна разгадать его загадку, поскольку такое признание сделало бы его ситуацию вовсе безнадежной. «Любезная А.», Анна Михайловна Соковнина, была возлюбленной, а возможно, и невестой его младшего брата Александра Ивановича.

Глава четвертая

Три сестры

Побег

18 сентября 1800 года Андрей Иванович записал в дневник рассказ о потрясшем его событии:

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

История / Философия / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары