Читаем Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века полностью

Почти наверняка этот, не дошедший до нас, текст был написан Павлом Соковниным, литератором, регулярно публиковавшим в московских журналах «Приятное и полезное препровождение времени» и «Иппокрена» стихотворения и очерки чувствительного свойства (см.: Неустроев 1898: 637–638). Он был близок с братьями Кайсаровыми и позднее именно по протекции Петра Кайсарова получил место в канцелярии графа Строганова (см.: РГАДА. Ф. 1280. Ед. хр. 133. Л. 30 об.). В день побега он был в доме на Пречистенке, а сразу по получении письма от Варвары Михайловны отправился к ней в сопровождении приехавшего из подмосковной деревни старшего брата Николая Михайловича (Серафима 1891: 845).

Павлу Соковнину уже доводилось выступать в печати в качестве панегириста своей сестры. В 1797 году в части 15 «Приятного и полезного препровождения времени» появилась его статья «Краса своего возраста и пола», написанная к восемнадцатилетию Варвары Михайловны[114]. «Боясь оскорбить скромность», автор не назвал имени героини, но сохранил в тексте множество легкоузнаваемых деталей:

Уже осьмнадцать раз весна украшала утро твоей жизни, текущей подобно прозрачному по свежим травам и цветам ручью <…> Третий год тому, как судьба поразила тебя жестоким ударом, похитив дражайшего родителя у нежнейшей дочери. Я был свидетель твоей горести неутешной. Едва достало тебе сил перенести сей удар, едва ты не последовала за родителем, но благость небес сохранила дни твои. <…>

Часто ты удаляешься в уединение на несколько часов, задумываешься, плачешь, приводя на память любезного родителя; – в слезах падаешь на колени перед Распятием, конечно, проницаешь иногда мыслию в небесные селения, зришь родителя, с высоты к тебе улыбающегося; чрез несколько минут встаешь – тихонько отираешь свои слезы – и возвращаешься к нам, неизъяснимое, небесное чувствование зрится написанное на лице твоем. <…>

С каким вниманием преподаешь ты уроки двум меньшим своим сестрам! Все окружающие должны учиться у тебя благонравию, снисхождению, тонкости, благоразумию. Миловидная К** не преминет ими воспользоваться и украсит свою душу так, чтоб она лицу ея соответствовала; она от тебя уже знает, что одне только душевные прелести никогда не увянут. Нежная А** ежечасно являет новые оттенки чувствительного своего сердца. Я надеюсь, что подражая тебе, она будет очень сходна с тобою, и со временем ты будешь наслаждаться столь приятным плодом трудов своих (ПППВ XV: 380–382).

Теперь Павел Михайлович получил новый материал для подобного рода восторгов. По «Автобиографии игуменьи Серафимы» мы можем в общих чертах восстановить картину событий и содержание «описания», на основании которого Тургенев формировал свои представления о случившемся. Как обычно, он записывал в дневник не то, что «слышал и читал», но то, что представлялось ему достоверным и соответствовало его пониманию чувствительности.

Мечтая о воссоединении Варвары Соковниной с несчастной матерью, «сохнущей в своей печали», Андрей Иванович, конечно, мог не знать, что именно «хладнокровность» Анны Федоровны и ее «отчужденность» (Серафима 1891: 824) от семьи стали главной причиной побега дочери. Скорее всего, Павел Соковнин не хотел выносить на люди домашние неурядицы и изложил события в версии, наиболее благоприятной для семьи в целом. Более парадоксальным выглядит другое обстоятельство.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

История / Философия / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары