Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Перечитываю письмы К<атерины> М<ихайловны>. Зачем не написать здесь того, в чем признаюсь сам себе au fond de coeur [в глубине сердца (фр.)]. А<нна> М<ихайловна>! – Нет! Может быть, в сердце это пройдет, а здесь это навсегда останется (ВЗ: 108).

Автор дневника запрещает себе писать о тайной любви и одновременно делает это. Страдать от собственной холодности на фоне искреннего и благородного чувства было дурно само по себе, но соблазнять одну девушку, будучи безнадежно влюбленным в другую, казалось Андрею Ивановичу столь чудовищным, что он пытался изъять эту составляющую из собственной автоконцепции.

Эта запись сделана 25 декабря. На следующий день Екатерина Михайловна отправила в Петербург еще два письма, из которых Андрей Иванович узнал, что она почитает его права над собой священными и полагает, что для их, уже заключенного, союза недостает лишь «обрядного утверждения», которого она ожидает по его возвращении из чужих краев (ВЗ: 114–115).

В первый день 1802 года Тургенев вспоминал мечту двухлетней давности «жить в глубоком инкогнито», «скитаться по улицам и все деньги свои употреблять для несчастливых» (ВЗ: 108). Теперь он «мучился теми же мыслями», что и тогда, но таиться ему надо было уже не от родных, которые могли узнать о его позорной болезни, а от возлюбленной:

Другая мечта <…> была – уехать с Жук<овским> путешествовать на море по вселенной, чтоб быть забытым от К<атерины> М<ихайловны>. Мы бы принялись читать полезное и все, что относится к этому предмету; объездили Европу, и из Лондона, написав, что я утонул в море, пустились бы в Пенсильванию, а оттуда по островам Атлантического океана <…> и возвратились бы в Москву инкогнито.

Иногда представляю себя в семейственной жизни; но эта картина бледна перед теми – что делать? Может быть, в сущности все было бы напротив, и, может быть, и будет. <…> Но она страстно любит меня! А!? Вот, опыт, которого я забывать не должен! (ВЗ: 109)

Через несколько дней Тургенев писал Жуковскому. В его письме речь идет о воображаемой поездке в дальние страны:

Жуковской, знаешь ли, где я был в эти дни? На Атлантических островах, в Пенсильвании, но с кем – это, верно ты угадал уже. Не с другим, как с тобой. Вдруг объехав Европу <…> мы отправляемся из Лондона в Бостон, Филадельфию, а оттуда вокруг всего Шара Великого. <…> и через 4 года возвращаемся смуглые и загорелые в Лондон, оттуда прямо в Россию и прямо в Москву. <…> Но вообрази, что нас почитают уже мертвыми, да и плакать об нас перестали, и вдруг мы являемся на сцену (ЖРК: 389–390).

В четырехлетнее кругосветное путешествие отправился переживший любовное крушение Сен-Пре после того, как Юлия вышла замуж. С описания его нежданного возвращения начинается четвертая часть «Новой Элоизы».

Роман Тургенева находился на совсем другой стадии развития, но и Андрей Иванович чувствовал потребность бежать за океан. Однако планы кругосветного путешествия, которое должно было, как и плавание по морям Сен-Пре, продолжаться четыре года, упоминаются в письме вне всякой связи с драматическими перипетиями любовной коллизии, из которых Андрей Иванович не видел возможности выбраться. Идея вернуться в Москву инкогнито сменяется мечтой об эффектном появлении исчезнувших друзей, а слухи об их смерти оказываются порождены вовсе не намерением сознательно ввести близких в заблуждение, но слишком долгим отсутствием. Отчаянное дезертирство превращается в авантюрную эскападу.

В том же письме Тургенев пишет Жуковскому и брату о своих отношениях с Екатериной Соковниной. Он уверяет их, что непрестанно думает о том, что с ней будет: