Пойди поставь сторожа

Люди, которые вместе с Генри Клинтоном учились в юридическом колледже, прошли войну, были молоды, даровиты и лишены чувства юмора. Соперничество было зверское, но Генри с детства привык к работе. С учебой он справлялся, но из университета вынес очень мало такого, что пригодилось бы в адвокатской практике. Прав был Аттикус Финч: лишь тем хорош был университет, что Генри подружился там с людьми, которые позже стали в Алабаме политиками, политиканами, государственными деятелями. Самое отдаленное представление о том, что такое право и с чем его едят, получаешь, когда приходит пора заниматься его практическим применением. Действующий в штате Алабама раздел общего права был по природе своей столь туманен, что Генри пришлось вызубрить учебник наизусть. Желчный человечек, читавший этот курс, был единственным на факультете профессором, которому хватало духу хотя бы пытаться обучать студентов, но его каменная непреклонность наводила на мысль, что и он не в полной мере разбирается в сути своего предмета. «Мистер Клинтон, — сказал он, когда Генри пытался вызнать у него тонкости какого-то особо двусмысленного положения, — вы можете писать хоть до второго пришествия, но учтите: если ваши ответы не совпадут с моими, они неверны. Да, сэр, неверны!» Немудрено, что в самом начале их сотрудничества Аттикус привел Генри в замешательство, сказав однажды: «Кассация — это просто изложить на бумаге все, что желаешь сказать. Не более того». Терпеливо и ненавязчиво он учил Генри всему, что тот и так знал о своем ремесле, но Генри порой спрашивал себя — неужели надо дожить до Аттикусовых лет, чтобы овладеть юриспруденцией? Заплакал обстриженный наголо Том[14]. Зависимое держание? Нет, первое дело о найденном кладе — сколько бы ни было претендентов, право собственности у того, кто нашел, если ее не затребовал истинный владелец. Маленький трубочист нашел брошь[15]. Генри взглянул на Джин-Луизу. Та дремала.

Она принадлежит ему, и это ясно. Принадлежит с тех пор, как швыряла в него камнями, однажды доигралась с порохом до того, что чуть не снесла себе башку, наскакивала сзади, жестко брала в полунельсон и не отпускала, пока не слышала «сдаюсь», а однажды летом заболела и бредила в жару, зовя то его, то Джима, то Дилла, — вот интересно, где он сейчас? Джин-Луиза должна знать, она не теряла с ним связи.

— Слушай, а где сейчас Дилл?

Джин-Луиза открыла глаза:

— Был в Италии, где сейчас — не знаю.

Она поерзала. Чарльз Бейкер Харрис, ее закадычный дружок. Потом зевнула и стала смотреть, как втягивается под капот автомобиля белая линия разметки.

— А мы-то где?

— Нам еще десять миль.

— А уже чувствуется, что река близко, — сказала она.

— Может, ты помесь человека с крокодилом? Я вот ничего не чую.

— Как думаешь, Двупалый Том еще там?

Где река, там и Двупалый Том. Местная нечисть, роет тоннели под Мейкомбом, ворует цыплят; оставляет следы на всем пути от Демополиса до Тенсо. И лет Двупалому Тому столько же, сколько округу Мейкомб.

— Может, увидим его, — сказал Генри.

— С чего ты вдруг вспомнил про Дилла? — спросила Джин-Луиза.

— Сам не знаю. Так, в голову пришло.

— Ты всегда его недолюбливал, а?

Генри улыбнулся:

— Я ревновал. Он был с вами все лето, а мне, как занятия кончатся, надо было возвращаться домой. Дома с кем побесишься?

Джин-Луиза молчала. Время замерло, вздрогнуло и лениво потекло вспять. Туда, где почему-то круглый год лето. Хэнк был далеко, помогал матери, и Джим волей-неволей довольствовался обществом сестры. Дни длинные, Джиму одиннадцать лет, и происходило примерно одно и то же.

С начала мая до конца сентября они ночевали на веранде — там прохладнее всего. Джим, который лежал на своей койке, читая с рассвета, сунул Джин-Луизе под нос футбольный журнал, ткнул пальцем в фотографию и спросил:

— Это кто, Глазастик?

— Джонни Мак Браун[16]. Будем играть?

Джим потряс журналом:

— А это кто?

— Ты, — сказала она.

— Ладно. Зови Дилла.

В этом не было необходимости. Затрещали капустные кочны в огороде мисс Рейчел, простонала изгородь на задах — и Дилл тут как тут. Он был диковина — из Меридиана, штат Миссисипи, и обладал немалыми познаниями о мироустройстве. В Мейкомб приезжал на все лето к своей двоюродной бабушке, соседке Финчей. Личность была приземистая, крепенькая, с льняными волосами, с личиком херувима и хитростью горностая. На год старше Джин-Луизы и на голову ниже.

— Привет, — сказал он. — Давайте сегодня в Тарзана играть. Чур, я Тарзан.

— Ты не можешь быть Тарзан, — ответил на это Джим.

— Я буду Джейн, — сказала Джин-Луиза.

— Я не хочу опять обезьяной быть! — возмутился Дилл. — Почему я всегда обезьяна?!

— Может, будешь Джейн? — спросил Джим. Потянулся, надел штаны и сказал: — Играем в Тома Свифта[17]. Я буду Том.

— Я — Нед, — в один голос сказали Дилл и Джин-Луиза, а та еще добавила:

— А вот и нет.

Дилл покраснел:

— Почему ты, Глазастик, вечно меня оттираешь? Может, я тоже хочу…

— А стыкнуться по этому поводу не хочешь? — спросила она вежливо и сжала кулаки.