Пойди поставь сторожа

— Стэнли, хоть и руководствовался в своих раскопках историческими мотивами, — нараспев произнес доктор Финч, — рассуждал в точности так же. Ты же не будешь отрицать, что он притаскивал каждого еретика, до которого мог дотянуться, проповедовать в Вестминстере. И, если не ошибаюсь, причастил однажды миссис Энни Бесант. А помнишь, как он поддерживал епископа Коленсо?

Джин-Луиза помнила. Епископ Коленсо, чьи воззрения на все вопросы в те времена считались зловредными, а ныне дремуче старомодны, был для настоятеля чем-то вроде домашнего баловня. Он служил темой ожесточенно-язвительных споров всюду, где собирались священнослужители, меж тем как настоятель произнес однажды громозвучную речь в его защиту, осведомляясь, известно ли высокому собранию, что Коленсо — единственный глава колониальной епархии, который взвалил на себя бремя перевода Библии на зулусский язык, и одно это сильно перевешивает сделанное всеми остальными, вместе взятыми.

— Так что Финк был вроде него. В самый разгар Депрессии подписался на «Уолл-стрит джорнал» и плевать хотел на то, что скажут люди. — Доктор Финч усмехнулся. — У почтмейстера Джейка Джеддо чуть ли не конвульсии начинались всякий раз, как он выдавал ему бандероль.

Джин-Луиза смотрела на дядюшку. Она сидела у него на кухне, в середине Атомного Века и где-то в самой что ни на есть глубине сознания признавала, что в своих сравнениях доктор Финч возмутительно прав.

— …вроде него, — говорил меж тем доктор Финч, — или, например, Гарриэт Мартино…[53]

Джин-Луиза словно погружалась под воду где-то в Озерном Краю и барахталась, чтобы не утонуть.

— А миссис Э. С. Б. Франклин ты помнишь?

Эту она помнила. До великой экономистки ей пришлось бы долгие годы брести ощупью, но с миссис Франклин все несравненно проще: Джин-Луиза помнила вязаный шотландский берет, вязаное платье, сквозь которое просвечивали розовым вязаные панталоны и вязаные же чулки. По субботам миссис Франклин ходила за три мили в город со своей фермы, именовавшейся «Мыс Жасминовый Куст». Миссис Франклин сочиняла стихи.

— А второстепенных романтических поэтесс? — спросил дядюшка.

— Конечно.

— Ну и?

В детстве ей случалось томиться в редакции «Мейкомб трибюн» и присутствовать при нескольких — в том числе и последней — перебранках миссис Франклин с мистером Андервудом. Тот был метранпаж старого закала и терпеть не мог бессмыслицы. Работал целый день за громоздким черным линотипом, время от времени подкрепляя силы безобидным вишневым вином из галлонного кувшина. Как-то в субботу Андервуд отказался набирать излияния миссис Франклин, заявив, что не опозорит страницы «Трибюн» стихотворным некрологом корове, начинавшимся так:

Ушла ты ныне на тот свет,
И карих глаз твоих больших померк навеки свет…

и содержавшим серьезные погрешности против христианской доктрины. «Коровы не попадают на небеса», — заявил мистер Андервуд, на что миссис Франклин отвечала: «Эта — попадет», — и разъяснила ему концепцию поэтической вольности. Мистер Андервуд, которому постоянно приходилось печатать разнообразнейшие стихи в память усопших, заявил, что эти он набирать не станет, поскольку они богохульны, во-первых, а во-вторых, в них не выдержан размер. В ярости миссис Франклин открыла раму и рассыпала по всей конторе объявление о распродаже в магазине Биггса. Мистер Андервуд набрал воздуху в грудь, как кит, сделал неимоверный глоток вишневого вина и с проклятьями гнался за миссис Франклин до самой площади. После этого поэтесса сочиняла стихи себе самой в назидание. Округ по ней скучал.

— И ты готова согласиться, что прослеживается некая непрочная связь… нет, необязательно между двумя сумасбродами, но между… э-э-э… образами мыслей, существующими в определенных кругах по ту сторону океана?

Джин-Луиза выбросила на ринг полотенце.

Доктор Финч сказал, обращаясь больше к себе, чем к племяннице:

— Откуда приходили к нам добела раскаленные слова в 1770-х?

— Из Виргинии, — не замявшись, отвечала она.

— А почему в 1940-е, пока мы не влезли в войну, каждый южанин с особым ужасом читал газету и слушал радио? В основе всего, дитя мое, племенное родство. Да, британцы — сукины дети, но это наши сукины дети… — Доктор Финч осекся. — Вернемся назад, — бодро сказал он. — Вернемся в Англию 1800-х годов, в ту эпоху, когда некий извращенец еще не успел выдумать машины. Какова была тогдашняя жизнь?

— Общество герцогов и нищих, — машинально ответила Джин-Луиза.

— Ха! Если ты помнишь Каролину Лэм,[54] ты, оказывается, не вполне безнадежна. Да, ты почти попала в точку, но не вполне: это было аграрное общество с горсточкой землевладельцев и бесчисленным множеством арендаторов. Так, а чем был наш Юг перед войной?

— Аграрным обществом с горсточкой крупных землевладельцев и бесчисленным множеством «фермеров от земли», а также рабов.