А ночью имело место еще одно происшествие.
Звуки, которые услышал пробудившийся в начале четвертого Магомед, до такой степени заинтриговали его, что он не поленился встать и на цыпочках, с вынутым из-под подушки «люгером» в руке, спуститься на кухню. Сидевший в одних трусах на подоконнике ублюдок с перевернутым крестом на груди, вытягивая шею, тоскливо и самозабвенно выл в темные ночные небеса:
— У-ууу! У-вуу!.. У-ву-ву-ууу!..
Не веря своим глазам, Борис Магомедович приблизился.
— Ты чего это… ты чего, гад, людям спать не даешь? — сглотнув изжожную слюну, прошептал он. — А-а?.. Ну, кого спрашиваю?!
Киндер-сюрприз беззубо осклабился:
— Гы-ы!.. А чё, еп?
Магомед чуть не задохнулся от ярости:
— А то, еб, что бессонница у меня, понимаешь: бессонница!
— Ничо-о, — нагло ухмыльнулся в ответ сопливый «отморозок». — Ничо-ничо-о, скоро, елы, отоспишься… в земле, еп, сырой! Гы-ы!..
Кровь бросилась в лицо Борису Магомедовичу.
— Ка-ак… как ты сказал?! Да я… да я сейчас тебя…
— Ух… у-уух, как испугался! Гы-ы! — гоготнул пацан, спрыгивая в сад. — У-уух, какие мы, елы, страшные!.. У-уууу!..
То, что произошло после того, как Магомед, напившись на кухне из-под крана, лег спать, больше походило на сон, ему же со зла и приснившийся. Туалет в доме новоцаповского милиционера был. Причем очень даже приличный, с итальянской сантехникой. Какого черта Киндер-сюрприза понесло среди ночи на задний двор, за сарай, — неведомо. Дверь старенького дощатого сортирчика была заколочена крест-накрест. Сопливый сатанист, действуя, как фомкой, подобранной с земли железякой, отодрал две толстенные, на совесть приколоченные хозяином доски и шагнул в подлежавший сносу скворечник. Случилось то, что и должно было случиться: прогнивший пол милицейского сральника не выдержал, и Киндер-сюрприз, удивленно ойкнув, низринулся в смрадное, годами копившееся дерьмо!..
Из выгребной ямы мокрогубого поганца вытащили утром. Ни кричать, ни говорить он уже не мог. Киндер-сюрприз только икал, обморочно закатывая глаза:
— Еп!.. еп!.. еп!..
Вонь, распространяемая им, была столь невыносима, что даже Убивец не выдержал.
— Кафка! — буркнул он, выплюнув резинку. И, помолчав, пояснил Магомеду, который недоуменно воззрился на него, зажав двумя пальцами нос: — Сюр.
Бледный бритоголовый Торчок выплеснул на пострадавшего несколько ведер воды из колодца. Только после этого жалобно скулящего, трясущегося Киндер-сюрприза пустили в дом помыться в душе.
— Нет, все-таки Бог есть, — морща по своему обыкновению лоб, заметил Борис Магомедович. — Это ему, говнюку, за все его мерзости…
В десятом часу с дежурства вернулся мрачный, со свороченным набок носом, хозяин.
— Еще не уехали? — нахмурился он. — А у нас вот ЧП. Авария…
Руки у него были грязные, окровавленные.