Пойди туда — не знаю куда

Вот так они и встретились, мои герои, — десятилетний отличник Эдик Царевич и одиннадцатилетняя двоечница Василиса (она же Любаша) Глотова, и случилось это, дорогой читатель, в августе так хорошо памятного всем нам 1977 года, как раз в те самые дни, когда вся наша великая Советская страна, а вместе с ней, разумеется, и все прогрессивное человечество, готовилась торжественно встретить юбилейную, 60-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции.

Два года спустя, в октябре 1979-го, из окна своего директорского кабинета Диана Евгеньевна увидела вдруг сына Эдуарда, отчаянно отбивавшегося портфелем от пытающейся то ли обнять, то ли повалить его долговязой рыжей дылды в дешевом клетчатом пальтеце и в лягушачьего цвета трикотажной шапочке с помпончиком.

— Кто это? — вскричала Диана Евгеньевна, тщетно пытавшаяся открыть окно.

— Это Глотова из пятого «а», — сообщила завуч Инна Игоревна.

— Глотова?! Она что, в одном классе с Эдиком? Как, каким образом это произошло?

— Обыкновенно: осталась на второй год.

— Немедленно перевести в параллельный! Слышите: немедленно!

Этой же ночью, глядя в потолок, она шепотом призналась супругу, полковнику запаса:

— Ты же знаешь, я атеистка, Николай. Но как увидела в кустах Эдика с этой оторвой, так и подумала: не дай-то Господи! Вероничка меня потом корвалолом отпаивала. Вот и решила я, Колюша, поехать завтра в Шувалово…

— Куда-куда?

— В церковь Шуваловскую, свечку Ему поставить…

— Кому это «ему»?

— Да Богу же, Господи! Это не девка, это наше с тобой наказание, Николай!..

— Какое еще наказание? За что?.. — недоумевал Николай Николаевич Царевич, секретарь поселковой парторганизации.

— А за все, дружочек мой, за все! Всеми фибрами чую: мы от этой рыжей бестии еще напла-ачемся!..

Увы, чутье и впрямь не подвело Диану Евгеньевну. Не прошло и недели, как у крыльца одноквартирного, шиферного, с черноплодкой и крыжовником за оградкой, дома Царевичей, стрекотнув, смолк велосипедный моторчик. Пошаркав ногами в тамбуре, на кухню заглянул бывший уже предпоссовета. Даже не поздоровавшись, он заявил:

— Значит, так. Вчера вечером ваш сын Эдуард, Диана Евгеньевна, вместе с хорошо известной вам поселковой хулиганкой Глотовой Любовью побили цветные стекла на моей веранде!

— Стекла?! Цветные?! Позвольте-позвольте! — не поверила ушам своим Диана Евгеньевна. — Но зачем? С какой целью?! Э-эдик! Эдик, иди сюда!.. Это правда?.. Я кого спрашиваю, правда это или нет?..

— Правда, — сознался Царевич-младший каким-то не своим, как показалось маме, чужим каким-то голосом.

— Как ты это сделал? Каким образом?

— А из лука! — играя желваками, пояснил находившийся под следствием за растрату гражданин Кутейников. — А стрелы у них с гильзочками. Бац — и нет стекла! Вот, полюбуйтесь!..

— Это кто, это она тебя подучила? — задыхаясь, вскричала Диана Евгеньевна. — Сознавайся, негодяй ты этакий!

Но Эдик молчал.

Той же зимой бдительный Николай Николаевич обнаружил в портфеле сына тетрадочку со стихами. Помимо произведений гражданской направленности (антивоенных и в защиту природы), в общем и целом Николаем Николаевичем одобренных, была в этой самой ученической тетрадке и такая вот, с позволения сказать, лирика:

Звезды капали с неба
и тяжелой росой
долго-долго дрожали
над девчонкой босой.

И она, не тревожа

рыжий хмель головы,
все ловила губами
эти звезды с травы.

Полковника запаса стишок этот, с виду вроде бы и безобидный, насторожил.

— Чушь какая-то! Разве звезды могут капать? О чем это?..

— Не о чем, а о ком, дружок мой, — тяжело вздохнула Диана Евгеньевна. — О ней это, о рыжей… О-ох!..

Весной восьмидесятого Царевич и Василиса опять попали в историю. В конце мая Эдик вдруг не пришел домой. Во второй половине следующего дня, когда на ноги была поднята уже вся районная милиция, выяснилось, что куда-то запропала и Царевна Лягушка, то есть Глотова Любаша, из параллельного.

— Ой! А ведь, кажись, они в лес пошли! — вспомнила молочница Капитолина, мать пропавшей.

— В лес?! — побледнела Диана Евгеньевна. — Какой еще лес в мае? Ни грибов, ни ягод… Зачем?

— Так ведь за этими, за ландышами…

Как выяснилось, Глотова еще неделю назад предлагала одноклассникам сходить на Глухое за цветами. Эдик горячо возражал, говорил про Красную книгу, в каковую якобы были занесены эти самые ландыши. «Да ты просто дрейфишь, Царевич!» — фыркнула будто бы Василиса…

— А что, как утопли они в трясине? — горестно предположила Капитолина.

Мама Эдуарда схватилась за сердце:

— Какая… какая еще трясина?!

А ведь Глухое озеро, точнее, поросший боровым лесом остров, на котором оно имело место быть, и впрямь окружали совершенно непроходимые по весне топи.

— В запрошлом годе, — вещала Капитолина, — тамочки дачник один провалился. Одна шляпа соломенная от него и осталася. Сама видела… Нет, ей-Богу!..

Диане Евгеньевне Царевич стало дурно.