Пойди туда — не знаю куда

На третьи сутки поисков детей обнаружили с вертолета. Только вовсе не на Глухом озере, а совсем рядом с Кирпичным, на Дунькином острове. Лодку, на которой черт их угораздил переправиться туда, унесло течением. Ровно пятьдесят два часа прокуковали Василиса с Царевичем на поросшей тальником песчаной гриве, мимо которой, пенясь и булькая, стремила полые воды совершенно ошалевшая в ту весну местная речка.

— А ночью, — уже в больнице поведала главная виновница происшествия, — а ночью, чтобы не загнуться, мы дружка об дружку грелись. Обнимемся крепко-крепко и дрожим до утра вот так вот, в обжимочку…

О-о, эта история наделала шума! Никому не ведомый дотоле Кирпичный прославился фактически на всю страну. Нагрянувший из Москвы корреспондент накопал материала на очерк для воскресного номера «Комсомолки». Со снимка, которым был украшен текст, читателям испуганно улыбались взявшиеся за руки «мужественные советские дети». Что характерно, и в подписи под фотографией и в самом очерке они фигурировали как «Эдик Г.» и «Василиса Ц.».

— Да ведь этот столичный хам все поперепутал! — негодовал Николай Николаевич. — «Василиса Ц.» — это что же — Василиса Царевич, что ли?!

— Типун тебе на язык, Николаша! — обреченно простонала Диана Евгеньевна.

На стене комнаты Эдика, где происходил этот разговор, висели почетные грамоты и дипломы. В прошлом году Царевич-младший стал третьим призером сразу двух районных олимпиад: по химии (этот предмет, кстати сказать, вела в старших классах его мама) и по математике. Под стеклом на письменном столе лежала награда совсем недавняя. Это был диплом уже 1-й степени за лучшее стихотворение. К удивлению Николая Николаевича, победителем общегородского конкурса стал тот самый стишок про звезды. Ушлый московский корреспондент не преминул процитировать его в своем очерке. Как это ни странно, в печатном виде к двум уже известным родителям Эдика строфам прибавилась и третья. Вот она:

Я нагнусь над травою,
над губами нагнусь —
и такими земными
станут звезды на вкус…

Особенно возмутило Диану Евгеньевну это вот многоточие в концовке стихотворения.

— Ах вот до чего дошло! — хмурясь, произнесла она. — Придется принимать экстраординарные меры… Как говорится, сорную траву с поля вон!

Однако все попытки Дианы Евгеньевны исключить из своей школы столь дурно влиявшую на сына Глотову оказались тщетными. Училась она, вопреки всем ожиданиям, вполне сносно, уроков не прогуливала, учителям не дерзила. Более того, занималась сразу в трех внеклассных кружках: по автоделу, по спортивному самбо и почему-то по подводному плаванию. Последний кружок особенно заинтересовал директора, так как в нем числился и Эдик.

— И где же вы плаваете? — спросила Диана Евгеньевна сына.

— То есть как «где»? — буркнул Эдик. — Пока на полу. А вот получим свидетельства, поедем на Черное море…

Опасный кружок, организованный школьным военруком, человеком хотя и молодым, но уже успевшим получить тяжелую контузию в Афганистане, Диана Евгеньевна немедленно закрыла.

А еще через год произошло вдруг нечто невероятное, необъяснимое: Василиса, которой Царевич уже и портфель из школы носил, перестала с ним даже здороваться…

Эдик запрыщавел, осунулся, стал хуже учиться. Однажды из окна кабинета Диана Евгеньевна увидела, как он, прячась, курит в кустах. Дома за ужином она попыталась деликатно выяснить у сына, что происходит, но Царевич-младший вдруг вспыхнул, швырнул вилку, выскочил из-за стола. Потом случилась эта безобразная, с приказом по облоно, история в спортзале. Ученик 8-го класса Царевич Эдуард ударил кулаком по лицу преподавателя военного дела!.. Был педсовет, были комиссии. Член партии Царевич Д. Е. получила строгий выговор с занесением в учетную карточку. Контуженый военрук уволился по собственному желанию. Эдик попытался перерезать себе вены… Господи, неужели это было?!

Летом восемьдесят второго умер Царевич-старший. Надрывался духовой оркестр. Народ топтался по клубнике и цветам Николая Николаевича. Страшный, с запавшими щеками старик (отец Эдика был на двенадцать лет старше Дианы Евгеньевны) лежал в гробу с приоткрытым ртом. Потом его бесконечно долго, через весь поселок, несли на кладбище. Потом в клубе ГЖЧ (Царевичи жили в военном городке), во время поминок, у Дианы Евгеньевны случился сердечный приступ.

Этой же осенью Василиса поступила в медицинское училище. Когда она сказала об этом Царевичу, тот растерянно заморгал:

— А как же я?..

Стоявшая на перроне высокая, коротко остриженная девушка с красивым крупным ртом и зеленющими насмешливыми глазищами вдруг приникла к Царевичу и, щекотно дыша ему в ухо, прошептала:

— А ты зажмурься, Иванушка, крепко-крепко и досчитай до тринадцати…

А когда Иван Царевич открыл глаза, пневматические двери с шипением затворились и электричка, с расплющившей нос об стекло смеющейся Василисой Прекрасной, тронулась…