Пойди туда — не знаю куда

И тут носитель мистического знака скорбно вздохнул и, не глядя на свою попутчицу, с горькой безнадежностью в голосе сказал:

— А то, что ты, лягушка, ко мне в «КамАЗ» запрыгнула…

Через секунду он, не выдержав, захохотал. Растерянно рассмеялась и Василиса.

— Тьфу ты, я думала, ты серьезно!..

А еще через пару минут им действительно стало не до шуток. На сто девяносто девятом километре трассы Москва — Ростов-на-Дону «КамАЗ» с надписью на фургоне «АО „СТАМБУЛ-ТРАНЗИТ“. СРОЧНЫЕ ПЕРЕВОЗКИ» обогнал милицейский мотоцикл. Сидевший в коляске гаишник в шлеме и в больших, закрывающих пол-лица очках махнул полосатым жезлом, и Федор, сбавив газ, съехал на обочину дороги.

Сердце Василисы сжалось от недоброго предчувствия: уж слишком свежи были ее воспоминания о новоцаповских гонках со стрельбой и приемами контактного каратэ.

— Чего это они? — мгновенно осевшим голосом спросила она.

— Все путем, — успокоил ее поставивший машину на ручник Федор. — Все путем! — как-то неестественно громко повторил он, доставая документы из внутреннего кармана пятнистой куртки. — ГАИ не дремлет… Ага, а вот и наша доблестная милиция!

«Уазик» с синей мигалкой на крыше остановился позади «КамАЗа», метрах в пяти от него.

— Сиди смирно, не шали, — глядя в боковое зеркало, сказал Федор, лицо которого озаряли вспышки проблескового маячка.

Открыв дверь кабины, он спрыгнул с подножки на землю и зашагал к остановившему его мотоциклу.

Было уже совсем темно. В свете фар «КамАЗа» мельтешили белые ночные мотыльки. От Федора падала огромная, нелепо размахивающая ручищами тень. Тень эта, словно живая и совершенно независимая от того, кто ее отбрасывал, чудовищно вдруг исказилась, испуганно метнулась вправо, в кювет и на кусты, по шоссе, вовсю слепя фарами, пронесся бешеный, отчаянно чадящий выхлопными газами грузовик, и в следующее мгновение за спиной плечистого увальня в маскировочной куртке раздался дикий, кровь леденящий вопль!

Пять минут спустя Василиса, негодующе фыркая, пыталась объяснить тяжело дышавшему Федору, что именно так и надо кричать в момент наивысшей — по системе кун-фу — энергетической концентрации… Не знаю, не знаю. Не думаю. Более того, смутно подозреваю, что героиня моя в глубине души была, как и всякая нормальная женщина, порядочной трусихой. Однажды, глядя у меня по «кабелю» фильм «Кошмар на улице Вязов», Любовь Ивановна так жутко взвизгнула вдруг в самый неподходящий момент, что я чуть не упал со стула, а бедную Капитолину Прокофьевну и вовсе пришлось отпаивать корвалолом. В детстве — об этом она сама мне рассказывала — она панически боялась зубного врача. Страх этот так и не выветрился с годами: свои ровные, красивые зубы Василиса остервенело чистила щеткой по пять раз на дню. «Боже мой, — призналась она мне как-то, — только представлю себе, что у меня нарушился кислотно-щелочной баланс, как подумаю, что у меня… кариес!.. Нет, лучше уж застрелиться!» Как все стройные женщины, она страшно боялась располнеть. Боялась она темноты, разумеется, мышей, очень боялась, что груди ее смотрятся со стороны слишком уж вызывающе, вульгарно. Раза по три в году она со вздохом сообщала оцепеневшей от ужаса Капитолине: «Боюсь, что и с этой работенки мне придется уйти…»

Но вернемся на обочину ночного шоссе Москва — Ростов. Что же заставило Василису, оставшуюся в кабине «КамАЗа», так пугающе громко, так пронзительно вскрикнуть?

Случилось вот что. Когда Федор с водительскими документами пошел к мотоциклу, Василиса услышала тяжелый скрип гравия. Кто-то обходил «КамАЗ» справа, со стороны кювета. Вбок, в темноту, отлетел тусклый светлячок отщелкнутого пальцем окурка. Мелко подрагивавший на малых оборотах грузовик качнулся под весом вспрыгнувшего на подножку амбала. Дверца резко отпахнулась, и Василиса, сердце которой билось, как рыба об лед, увидела жуткую, черную, почти лишенную человеческих черт голову, дико вытаращенные, взблескивавшие от вспышек мигалки глаза, чужие, не сулящие ей ничего хорошего. Вот тогда-то и выкрикнула она, резко выбросив свою согнутую в колене, напряженно подтянутую к животу правую ударную ногу! Голова в трикотажном капюшоне с хрястом отмотнулась. Мертвенно взблеснул вылетевший из руки неизвестного нож, и через мгновение нечто увесистое, утробно взмыкнув, рухнуло с высоты подножки наземь.

И понеслось, понеслось, как любил говаривать ее незабвенный старпом Тарас Григорьевич Гопа!

Позади «КамАЗа» что-то ухнуло, хлопнул выстрел, другой! Краем глаза Василиса успела заметить, как полуобернувшийся к ней Федор, в руке которого были уже не водительские права, а пистолет, кривя рот, крикнул ей:

— Берегись!

И тотчас что-то погибельно узкое, режущее перехватило ей со спины горло, пресекло дыхание, запрокинуло на руль «КамАЗа».

— Ах, это ты, сучка?! — прошипел сквозь зубы накинувший Василисе на шею удавку тип, и она увидела над собой заломленную на затылок милицейскую фуражку, перекошенное злобой лицо и густые, сросшиеся на переносице брови.