Пойди туда — не знаю куда

— Нет, ты извини, но это просто в голове не укладывается, — нервно затягиваясь сигаретой, продолжала недоумевать Зинуля. — Да это же враг, ты понимаешь, дрянь ты этакая: это вражина, душман!..

— Я тебе больше скажу, — горько улыбнувшись, доконала подругу Василиса. — Мы ведь с майором Костроминым его сыну Амиру — мы ведь ему операцию сделали, спасли его…

— Ну да, ну да! — шумно выпустив дым, сказала медсестра Веретенникова. — Вот это очень даже по-нашему, по-русски: над нами измываются, нас насилуют, а мы, придурочные, свято соблюдая клятву Гиппократа, спасаем их выродков… Э-хе-хе!.. Ты еще мне скажи, что залетела от этого гада!..

И к ужасу подруги, Василиса, глядя своими шальными зелеными глазищами куда-то мимо нее, вдаль, тихо-тихо сказала:

— Очень даже похоже на это…

— Да ты что, совсем уже спятила, идиотка Достоевская?!

Большой Беслан был на редкость здоровым человеком. Он не употреблял алкоголя, не курил, не принимал наркотики. Водился за ним один-единственный грешок, довольно-таки редкий, можно сказать почти антикварный, и совершенно для окружающих безобидный: Беслан Хаджимурадович, еще сидючи в мордовских лагерях, пристрастился нюхать табак. В первых числах августа, отведав понюшку крепчайшего, смешанного чуть ли не с порошком ядовитой чемерицы зелья, полковник Борзоев несколько раз подряд чихнул и, трубно высморкавшись в платок, спросил стоявшую в дверях Василису:

— Знаешь, к чему это, когда чеченец чихает в пятницу? К тому, что в субботу воины Аллаха отобьют у неверных Грозный!

Василиса вздрогнула:

— Неправда! Ты опять врешь, врешь!..

В ту, первую ночь он уже под утро, зевнув, сказал ей: «Отпущу, обязательно отпущу тебя, женщина. Вот возьмем Грозный, и займусь этим вопросом». В душе у Василисы тогда все так и оборвалось: «Ну вот и обманул! Как тот волк во сне, околпачил меня, идиотку! Это бабу доверчивую можно взять, а такой городище с Ханкалой, с блокпостами… Га-ад, зверюга!..»

— Га-аа! — сверкнул зубами сидевший на постели Беслан. — Не веришь?! Вот и зря. Когда правоверный хочет, он, как в песне Дунаевского, всего добьется!.. Я опять хочу тебя, красавица. Иди сюда!..

7 августа вечером Марха крикнула ей в сарай, куда они с Царевичем вот уже две недели как вернулись:

— Эй, рускам бляд, иды — палкомнык завот, чечены Грозным псялы!.. Тфу!..

Большой Беслан в военном камуфляже, в берете с волком на эмблемке ждал Василису за празднично убранным столом.

— Люба, а ты подумала, как повезешь Эдуарда? — не здороваясь, спросил полковник Борзоев.

В глазах у Василисы потемнело. Чтобы не упасть, она прислонилась плечом к дверному косяку.

— Не знаю, самолетом, наверное, — чужим голосом сказала она.

— Костромин сказал, что самолетом нельзя. Вот — держи документы. Здесь твой паспорт, водительское удостоверение и доверенность на машину. Возьмешь мой джип «чероки». Если спинку кресла опустить, Эдуард может лежать… Когда хочешь уехать?

— Сегодня, сейчас! — пошатнувшись, прошептала Любовь Ивановна.

— Сейчас нельзя, — хмуро глянув на нее желтыми волчьими глазами, сказал полевой командир Борзоев, — через посты не пропустят… Водки выпить желаешь, женщина?

Она смотрела на стакан в большой мохнатой руке так отчаянно и моляще, что, сделав всего лишь один глоток кристально чистой горной воды, Зверь вдруг странно помутился взором, а через пару минут уже беспробудно храпел, откинувшись на тахту…

12 августа около десяти часов утра ехавший по трассе Баку — Ростов черный джип «гранд-чероки» с государственными регистрационными номерами В 013 ЭЦ миновал последний блокпост на территории Чеченской республики. Где-то в районе полудня престижную иномарку с пулевыми пробоинами на стеклах видели в Назрани у гостиницы «Асса». В начале пятого сидевшая за рулем джипа молодая рыжеволосая женщина в голубом джинсовом костюме, увидев стоявшую на обочине шоссе пожилую гражданку с чернявым, лет пяти-шести, мальчиком на руках, неожиданно резко остановилась.

— Мария Якимовна, вы?! — выскочив из машины, изумленно воскликнула хозяйка дорогой автомашины.

Да, это была она, та самая, улетевшая из Питера в Грозный гражданочка, глаза которой, грустные, мудрые и темные, как ночь в Гефсиманском саду, неотступно снились по ночам моей героине.

— Господи, Мария Якимовна, вот уж встреча так встреча! — побледнев, покачала головой Василиса. — Боже мой, а уж я так вас вспоминала, так вспоминала!..

— И я тебя помнила, — улыбнулась Мария Якимовна. — А ты похудела. И волосы у тебя седые появились… Ну что, нашла своего суженого?

— Нашла. А вы-то что искали нашли?

— Да как тебе сказать…

— Господи, значит, и вы оттуда, из Чечни?

— Почему ты так подумала, Любаша?

— А я этого пацанчика в Гудермесе видела. Чеченец он. Эй, как тебя зовут? — подходя поближе, спросила Василиса. — Хан це хун ю?.. Господи, Мария Якимовна, да он же у вас… не дышит!..

— Ничего-ничего, это он так спит. А зовут его Иса.

— Иса… Это по-нашему Иисус, что ли?.. А головка у него почему в крови?

Пожилая женщина в темном платье и черном платке нахмурилась.