Пойди туда — не знаю куда

День был жаркий, почти безветренный. Плыли в мареве лиловые холмы. Разогретый асфальт лип к подошвам.

— Ты вот что, Любаша, ты бы подвезла нас. Тут недалеко.

— Господи, — растерялась Василиса. — Да я бы вас хоть на край света… Понимаете, у меня там Эдик лежит. Позвоночник у него сломан… Ну, сейчас как-нибудь потеснимся…

— Ну-ка, подержи моего, — сказала Мария Якимовна.

А дальше было вот что. Василисина знакомая открыла правую переднюю дверца джипа и, протянув руку пластом лежавшему Эдуарду Николаевичу, подняла его туловище. А когда больной, ошалело моргая, сел, рычажком зафиксировала спинку кресла в нормальном положении.

— Вот так, — удовлетворенно сказала она. — Хватит тебе хворать, поправляться пора с Божьей помощью. Ты крещеный?

Любовь Ивановна хотела было объяснить женщине в темном платье, что Эдик, к сожалению, не только не говорит, но и по-русски практически не понимает, она уже открыла по этому поводу рот, но тут Царевич, седеющий, совсем, мамочка, лысенький, старичок да и только, тут ее Царевич бледненько улыбнулся и тихо, но вполне отчетливо произнес:

— Ландышами пахнет…

Мария Якимовна поправила ему ворот рубашки:

— В Бога-то, спрашиваю, веришь?

— Раньше не верил, теперь верю… А я знаю, кто вы. Я вас повсюду там, на небе, искал, а вы, оказывается, здесь, на земле…

— Вон какой ты у нас… небесный! — мягко усмехнулась Мария Якимовна. — Ну, давай мне, Любаша, моего Иисусика!.. А чего рот-то разинула, Царевна Лягушка? Ты вот что, ты лучше садись-ка за руль, а то меня совсем, поди, заждались.

Мария Якимовна с Исой на руках устроилась на заднем сиденье, Василиса, следуя ее указаниям, съехала с трассы на проселок, пару раз крепко тряхнуло, но Царевич, отлежанные волосюшки у которого на затылке торчали дыбом, даже и не поморщился.

Минут через тридцать с проселочной дороги свернули в степь, в ковыльное неоглядье, и бездорожье это оказалось таким на диво ровным, будто под колесами джипа вовсе и не Россия была, а какое-нибудь Царствие Небесное, где земля специально выравнивается, чтобы праведники не дай Бог не оступились.

И открылась впереди река. А за рекою — церквушка на взгорочке, сама белая-белая, крестики на куполах золотые. Двери в Божьем храме нараспашку, а на паперти стоит дедуля в белой холщовой рубахе с опоясочкой, бородатый, лобастенький, над головою у него сияющая аура, а может, и вовсе нимб — издали не разобрать!..

— Тормози, Любаша, приехали, — сказала Мария Якимовна.

Вода в реке была голубая, глубокая, и плыли по ней облака, и ни мостков, ни лодок на берегу Василиса поблизости не углядела.

— Да как же вы на тот берег-то? — забеспокоилась она. — Господи, река-то до чего глубоче…

И осеклась, замолчала, потому что снявшая с ног стоптанные свои башмаки уже шла по воде, аки по суху, ее знакомая, перенося на другую сторону Бытия последнего убитого на этой войне ребенка. А как только ступила Мария Якимовна на лазоревые цветы того берега, перекрестился стоявший на церковном крыльце святитель Николай, зазвенели колокола!

«Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…»

— Смотри, смотри! — вскрикнул Царевич.

И увидела Василиса, как державшая двумя руками тяжелого уже мальчика Матерь Божья, повернувшись, машет ей с пригорка той самой своей третьей рукой…

И Иса, озорник, вытащил из кармашка круглое зеркальце, смеясь, поймал солнечный лучик, и они с Царевичем разом вдруг ослепли!..

Очнулись тоже разом. Господи, только не на берегу неведомой голубой реки, а на обочине автострады Баку — Ростов, на том в точности месте, где по дороге домой и остановилась час назад сморенная жарой и усталостью Василиса…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, заключительная, или, если хотите, ЭПИЛОГ

У русских волшебных сказок есть одна странная особенность: почти все они заканчиваются почему-то свадьбами, как будто после этой процедуры наступает такое полное и безоговорочное счастье, что уже и ни в сказке сказать, ни пером описать. Ну что же, не будем отступать от традиции и мы, грешные, тем более что Царевич с Василисой действительно расписались в конце октября 1996 года, причем невеста жениха внесла в загс на руках. Я сам видел это и, скажу честно, прослезился, а вот Капитолина Прокофьевна, напротив, в платок сморкаться не стала и с присущей ей афористичностью сказала по этому поводу так:

— Внести-то она, Витек, внесла, но я этого уже, пожалуй что, не вынесу…