Пойди туда — не знаю куда

— Матушка Божия, — горячо зашептала она, — это ведь я, я должна была зарезать Беслана. Луна была в ту ночь. Ножик на столе — он им все яблоки чистил, — ножик этот так и светился, так и сиял лезвием. И Зверюга рядом храпел… Пожалела, и в ту ночь пожалела его, Матушка. А может, и не его вовсе, а себя с Эдиком. В общем, не убила я мучителя своего, не полоснула кинжалом по шее, а вместо этого слезно Господу, Сыну Твоему взмолилась, чтоб отомстил Он за нас… Вот и случилось, сбылось через Веничку. Радоваться бы надо, а я, дура, плачу, слезы по убиенному лью. Он ведь нам, Матушка Божия, он нам с Эдиком, когда уезжали, деньги давал. Ой какие большие деньги, целая сумка спортивная баксами была набита. Там бы на все — и на операцию Эдику, и на прожитье хватило. Но ты же меня, Матушка, знаешь: отказалась, наотрез, оглашенная, отказалась, потому что гордая… Эх!..

Матушка Божия, Тебе все про меня известно. Ты в курсе, что я никогда ни у кого ничего не просила, а вот у Него попросила, сгоряча, прости Господи, попросила — и ведь надо же, сталось!.. Почему же тогда, Матушка, с Эдиком ничего не получается? Ведь Ты же сказала тогда, все, мол, будет хорошо, все наладится, образуется, поправится твоей суженый, а ему наоборот — все хуже и хуже. Может, и Тебе я должна взмолиться, слезно Тебя попросить, как Сына Твоего просила?.. Ну что ж, я и на это теперь готова, вот стою перед Тобой на коленях, и плачу, и прошу Тебя, дорогая Мария Якимовна: услышь мою мольбу, сотвори, Матушка, великое чудо, спаси законного перед Богом супруга моего Эдуарда Николаевича… А то, что мы в церкви не повенчались, Ты, пожалуйста, не беспокойся, как только он поправится, мы это обязательно сделаем!.. Слышишь?..

И Мария Якимовна тихо ей с иконы ответила: «Будет, будет тебе по вере твоей, раба Божия Любовь!»

А на следующий день, в понедельник, 25 ноября, все и случилось. Едва успела приехавшая на работу в академию Любовь Ивановна рассказать Эдику про неожиданного гостя в скуфеечке, как заглянувшая в палату Зинуля на ухо шепнула ей:

— Там, внизу, на проходной, тебя какой-то мужик ждет…

— Это Веничек-то мужик?! — повеселела Василиса.

Но в том-то и дело, что поджидал ее в вестибюле вовсе не востроносенький послушник из Заволоцкой Пустыни. У окна, грея руки на батарее, стоял тот самый человек, блекло-голубые глаза которого снились ей чуть ли не каждую ночь и который, увидев Василису, сделал как раз то самое, что и делал во снах: кинувшись к ней, поцеловал ей руку…

— Ну, здравствуй, Леша, — человек Божий! — упавшим голосом сказала заметно побледневшая Любовь Ивановна. — Ты уж не горчицей ли меня угощать пожаловал?

Подполковник Селиванов, одетый в штатское, в дубленку и меховую шапку, рассмеялся, но как-то не очень весело.

— Ну, Любовь Ивановна, — покачал он головой, — с вами, в общем и целом, не соскучишься!

— Мы опять на «вы»? — удивилась Василиса.

— А мы что, на брудершафт пили? — парировал подполковник, после чего настал черед рассмеяться его собеседнице:

— А что — не пили? Помните, как в самолете после спирта вырубились?

Они сели на кожаный вестибюльный диванчик.

— Да я ведь, в общем-то, по делу, — посерьезнел Алексей. Лоб у него наморщился, от чего стал отчетливо виден сизоватый, уходящий под волосы шрам. — Скажите, Любовь Ивановна, вам в последнее время никто из старых знакомых не звонил?

— Вячиков звонил, — сказала Василиса. — Два раза душу мотал, просил отчитаться по командировке.

— Ладно, с Вячиковым мы разберемся… И с командировкой мы тоже…

— Слушайте, подполковник, да скажите вы прямо, кто вас интересует, — не выдержала Василиса, не выносившая такого рода разговоров с недомолвками.

— Прямо? — Алексей устало глянул на нее. — Ну, в общем и целом, вам Ашот Акопович случайно не звонил?

— Ашот Акопович погиб, — сказала Любовь Ивановна. — Погиб при ночной бомбежке. Это точно, совершенно точно. Мне майор Костромин даже могилу его показывал: фанерка на палочке, а на ней надпись химическим карандашом: «Здэс лежыт Княс».

— Князь? — недоуменно наморщился подполковник Селиванов. — А почему вы решили, что это именно Ашот Акопович?

— Потому что мне об этом сказал Беслан… Беслан Хаджимурадович. Микадо ведь туда, в горы, по мою душу прилетал…

— Зачем?

— Вот и Борзоев у меня все допытывался: зачем?.. Не знаю, но я так думаю, что из-за того «тетешника».

— Да при чем здесь «тетешник», — досадливо вздохнул полезший за сигаретами подполковник. — Чушь это, пустяки, семечки. А вот то, что он всех своих подельников поубирал, — вот это серьезно, и Надежда Захаровна, которую Вовчик Убивец придушил, — это тоже не шуточки… Крыша у меня от этого дела скоро поедет, Люба. Ты ведь Бессмертного знаешь?

— Которого?