Поиграй со мной

— Да, теперь это так. По крайней мере, я так думаю. Думаю, это началось вчера утром, во время перелета домой из Колорадо. Мы разговорились, и Картер сказал, что ты не готова встречаться. Обычно я пропускаю мимо ушей все, что он говорит, но он сказал, что ты сказала ему, что была счастлива одна, что ты не хотела ничего менять или быть привязанной к кому-либо. И тебе позволено говорить это и чувствовать это. Мы не говорили о том, чтобы выйти на новый уровень наших отношений, но, думаю, учитывая свидание, которое у нас должно было быть сегодня вечером, я просто подумал, что, может быть… может быть, ты готова. Потом в самолете у меня отключился Wi-Fi, и я не мог написать тебе, а к тому времени, как мы приземлились, у меня была куча пропущенных звонков от моих сестер. Мои родители поссорились, и мой отец ушел с бутылкой виски. Мои сестры были напуганы и хотели, чтобы я вернулся домой, и единственным человеком, с которым я хотел поговорить, была ты, — он смотрит на меня из-под ресниц. — Ты была мне нужна, а тебя не было.

Моя грудь сжимается от душевной боли в его голосе.

— Прости, Гаррет.

Он быстро качает головой.

— Пожалуйста, не извиняйся. Это не твоя вина, и я знал, что ты была занята. Но я позволил своим страхам взять верх надо мной. Я позволил себе подумать, что мы значили для меня больше, чем для тебя.

— Это неправда, — я кладу руку ему на щеку, поворачивая его лицо обратно к своему. — Это неправда, — повторяю я. — То, что у нас есть, значит для меня все тоже самое, что и для тебя. Прости, что меня не было рядом, когда я была тебе нужна. Теперь я здесь.

— Когда я увидел Саймона с его руками на тебе, когда я услышал, как ты повторяешь все, чего я боялась, что мы были не более чем друзьями, что наши отношения были просто удобными… Это вывело меня из себя. Мне казалось, что я едва держусь за свои семейные дела, а потом…

— А потом ты сказал, что тебе нужно пространство, — в этом есть смысл, но это не останавливает ревущую боль, и я хватаюсь за грудь, прямо там, где болит.

Гаррет кладет свою руку поверх моей, прижимая мою ладонь к сердцу.

— Мне так жаль, Дженни. Мне было больно и я был подавлен, и чем дольше я сидел там один, тем больше я сомневался во всем. И я просто… я не знаю. Кажется, я упал. В моей голове был полный кавардак, и я оттолкнул тебя, потому что не мог разобраться в своих мыслях.

Я сижу, обдумывая его слова, мгновение, прежде чем переплетаю свои пальцы с его.

— Я прощаю тебя.

— Правда?

— Вот что делают друзья, когда любят друг друга, когда совершают ошибки и извиняются. Ты простил меня за то, что я разозлилась и убежала от тебя в ту ночь, когда мы увидели Кевина.

Взгляд Гаррета скользит вниз, к нашим сцепленным рукам, прежде чем вернуться ко мне.

— Ты мой лучший друг, Дженни, но я больше не хочу быть просто друзьями. Мне не нужны некоторые преимущества, я хочу их все. Я хочу тебя всю.

— Я уже твоя, Гаррет, благодаря нашей дружбе.

— Мне это нравится, — он оставляет поцелуй на костяшках моих пальцев, затем рассказывает о своей короткой поездке домой. Он рассказывает мне о том, как нашел своего отца в закусочной, как он был зол всего мгновение, пока не увидел, насколько тот сломлен. Он рассказывает мне, почему его отец был на грани рецидива, как они вместе пережили это, как он привел его домой к его маме и свернулся калачиком со своими сестрами.

— Я годами просил их переехать сюда. Мне кажется, это прекрасная возможность начать все сначала. Он сказал, что подумает об этом, но кто знает, — он пожимает плечами. — Я не хочу, чтобы моим сестрам приходилось звонить мне, когда я им нужен. Я хочу все время быть рядом с ними и не хочу наблюдать, как они взрослеют через FaceTime.

— Ты хороший старший брат.

Он мягко улыбается, прежде чем отвести взгляд и сглотнуть.

— Гаррет? Что еще?

Он колеблется, облизывает губы.

— Мой отец совершил много ошибок, больше, чем я когда-либо мог сосчитать. Но что для меня имело значение, так это то, что он так старался выйти на другую сторону. Он всегда старается быть лучше. Я рад, что он смог дать моим сестрам жизнь, которую не смог дать мне, и я люблю его за это. Но… ты ненавидишь его?

Я удивленно откидываюсь назад.

— Ненавижу его? С чего бы мне его ненавидеть?

— Потому что он вполне мог быть за рулем, — ему не нужно уточнять, чтобы сказать мне, что убило моего отца. — Кто-то, похожий на моего отца, отнял у тебя твоего отца. Я не знаю, как попросить тебя поддержать его, — у меня покалывает в носу, и я морщусь в попытке унять нарастающую боль в груди. Ей удается выскользнуть, как это обычно бывает, одинокая слеза скатывается по моему лицу. Когда я тянусь к медальону, который раньше висел у меня на шее, и не нахожу ничего, кроме кожи, падают вторая и третья слезы.

— Никто не сможет отнять его у меня. Я всегда буду держать его при себе. И тебе не нужно просить меня поддерживать твоего отца. Я поддерживаю тебя и всех, кого ты любишь, всех, кто пытается быть лучше, чем они были. Разве это не жизнь? Разве мы все не пытаемся быть той лучшей версией самих себя?