Поймай судьбу за хвост! (СИ)

Не успев обдумать странную реакцию — ведь за все время проживания с Ракешем, я ни разу не слышал этих утробных хрипов удовольствия, — я ощутил, как меня лизнули в затылок. А затем Старший принялся тщательно вылизывать мои уродливые складки так, словно… словно я ему очень дорог…

Так, погрузившись в странный сон, я и потерялся, чтобы уже утром взглянуть правде в морду.

***

В комнате никого не было, и это было совсем не удивительно. Что я ожидал увидеть? Ракеша, спящего рядом? Неловко перекатившись на бок, я смог подняться и с трудом доковылять до ванной комнаты. Там, примостившись на бортик и вооружившись небольшим зеркальцем, я рискнул взглянуть на то, что сделал со мной мой Старший.

Отвратительно порванные края кожицы торчали запекшимися камушками крови. Я даже думать не хотел о том, смогу ли сидеть и, пожалуй, лучше пару дней ограничиться жидкой пищей, иначе поход в туалет превратится в пытку. А еще, рассматривая физический ущерб, я старался не думать о том, что творилось в душе: о том, почему Старший сорвался вчера, о том, что он со мной сделал, несмотря на обещание, о том, как мы будем жить дальше…

— Прости.

Вздрогнув и уставившись на дверь ванной, я увидел Ракеша. Я не слышал, как скрипнула дверь и Старший возник в комнате, не слышал, как он заглянул ко мне, и потому поспешил опустить хвост и оправить длинную пижамную майку, отысканную в рюкзаке.

Я не ответил ему, лишь опустил глаза.

— Идем, — он взял меня за лапу и потащил наружу.

Сопротивляться было бы бесполезно: как бы страстно я ни желал, чтобы он оставил меня в покое и дал немного поплакать, Ракеш вряд ли послушает — он всегда делает то, что хочет сам.

— Полезай в постель, — мягко приказал он и я вновь послушался. Сил на то чтобы спорить не было — болело тело… болела и душа.

Усадив меня обратно на кровать, так, чтобы я опирался на изголовье, он поставил передо мной изящный надкроватный столик. На подносе была мисочка теплого супа, пара горячих тостов с маслом и черной икрой и чай. Судя по цвету, красный ягодный — мой любимый.

Я бросил быстрый взгляд на Ракеша, а он, нахмурившись, кивнул на еду:

— Ешь.

И я ел. Неважно, что не очень хотелось, точнее, не хотелось вообще, но, вероятно, это первый и последний раз, когда кто-то подает мне завтрак в постель. В конце концов, можно поесть, а потом поплакать.

Ракеш сидел рядом и наблюдал за мной. Кусок в горло лез с трудом. Когда в приюте или за его пределами случалось что-то плохое, мы пытались раздобыть себе что-нибудь вкусное и «закусить» горе. Привычка никуда не делась. И нюхая аромат теплого грибного супа, я попытался немного воспрять духом.

Думать о Старшем и его поступке по-прежнему не хотелось, дай я волю чувствам, неизвестно, чем это может закончиться… Я не дома и, как не крути, не желаю, чтобы меня разбитого видели эти высокомерные баловни судьбы. Потом Тагир, чуть позже.

Потому, тихонько жуя и разглядывая укропную крошку, плавающую на поверхности, я не спешил начать разговор. Я совсем не знал, что хочу сказать Ракешу.

— Я наберу ванну, — нарушил он тишину и вышел из комнаты.

Шум воды немного успокаивал, вводя в странный транс.

Почему бы всему не случиться наоборот — вдруг подумал я. Ведь он мог бы накормить меня завтраком, набрать ванну и быть таким же нежным, как и после отвратительного поступка, и… Может быть, тогда все было бы не так ужасно.

Там, где еще вчера было живое сердце, вдруг отчаянно засаднило, и я поспешил укусить тост и запить его чаем.

«Мечты до хорошего не доводят, только если вы не желаете однажды спрыгнуть с крыши», — говорил один из котят в приюте. Что ж, он был прав.

Как только с завтраком было покончено, Ракеш молча убрал столик, затем вернулся ко мне, развернул одеяло. И не успел я пискнуть, поднял на лапы и понес в ванную. Там, сначала опустив мои пальцы в воду, спросил, не слишком ли горячо. И как только я отрицательно покачал головой, настороженный близостью, он осторожно поставил меня прямо в воду, а затем, ухватившись за края майки, начал заворачивать ее наверх.

Я от испуга встрепенулся— и отшатнулся, расплескивая пену на кафельный пол.

— Таги, маленький, не бойся. Я просто хочу поухаживать.

Я хотел было ответить, что он немного опоздал, но на глаза выступили все те же дурацкие слезы.

— Эй, малыш, ну не плачь, ну пожалуйста, — он притянул меня к себе. Прижал. — Я знаю, что наломал дров и поступил как полное ничтожество. И знаю, что ты не простишь, такое не прощают, но позволь хотя бы немного позаботиться о тебе.

Майку все же стащили прочь, а я, все так же всхлипывая, опустился в теплую чашу. Вернее, попытался. Вода оказалась слишком горячей для раненого места и мне понадобилось немного времени, чтобы привыкнуть. Сесть ровно я тоже не смог и потому примостился бочком, но, занятый своей проблемой, выбрал не тот бортик и очутился нос к носу со Старшим.

— Можно, я к тебе? — нерешительно спросил он. Я, кажется, не понял, что именно он имеет в виду, до того странное у него было желание, и не успел я заподозрить неладное, как он накрыл мою лапу огромной своей. — Поверь, я ничего тебе не сделаю.