Поймать зайца

[Мои руки устали, время от времени возникают боли, которые ни один из врачей в Дублине – по крайней мере ни один из тех, кого я могла себе позволить, – не мог объяснить. Иногда мне кажется, что я шлепаю по клавиатуре уже десяток лет. Мне кажется, я осуждена на вечное шлепанье. Время от времени мне приходится вставать и потирать ладони – боль, иногда тупая, разливается по суставам, а иногда острая, ощутима в самых кончиках пальцев. Тогда я держу руки в воздухе над ноутбуком и жду, когда она пройдет. С такими шишковатыми и скрюченными пальцами, с красной кожей, сухой и шелушащейся на суставах, они больше похожи на клешни краба. Ты бы скомандовала мне прекратить нытье, у некоторых людей есть настоящие проблемы. Поэтому я не даю себе больше десяти секунд, чтобы помассировать руки и вернуться к работе.

Мне кажется, я все написала неправильно. Вот клавиши, я могу одним прикосновением вернуться и изменить все, что произошло, я одену тебя в джинсы получше, вставлю тебе зеленые линзы, сделаю живым мертвого Зеца. Но нет, не могу. Я хочу добраться до конца, закрыть ноутбук, помассировать больные руки и выйти из дома. Кроме того, меня пугает изменение направления. Назад означает развернуть машину и вернуться в Боснию. Это бы убило мне всю историю. Поэтому – вперед. Проклятые руки – как два паука. Стоят на месте и пожирают полумертвое мясо. А нужно было только написать тебе какую-нибудь простенькую сцену, отполировать одно-единственное воспоминание. Где-то, где нет твоих светлых волос и не воняют водоросли с того проклятого острова. Один счастливый день. Ты это хотела?

Хорошо. Я не могу вернуться назад, но неважно. Ты просто забудь все, что было до сих пор, О’кей? Начнем сначала.

«Я иду, – сказала ты, – купить белого зайца».

Было слишком рано, даже для той темноты. Появилась трещина, где-то в темнотище, и пропустила слабенький, но все-таки бесспорный солнечный луч. Наш город спал, не подозревая о свете, который его озаряет. Тогда не знала, что это был за восторг, откуда он пришел. Сейчас мне кажется, что в то утро после выпускного мы на мгновение почувствовали мощь протагонизма – нам дали роли главных героев только потому, что все остальные спали. Я говорю героев, потому что героинь тогда не существовало, их скрывали, как постыдную тайну, заталкивали с задранными юбками в углы плохих книг или забывали в заброшенных могилах, как несчастную Сафикаду[7]. Но в тот день, когда тонкий луч солнца на одно утро решил пощадить наш город, мы взяли на себя работу главного героя. Я почувствовала это, хотя не знала, что это – ту мощь, которая дает нам возможность сделать что угодно. Все существовало для нас и ради нас: кроны деревьев, из которых слышалась трескотня птиц, ветхие стены крепости Кастел, сломанные ветки, которые несет быстрая река, запахи, которые прокрадывались из только что пробудившихся пекарен, пустые улицы с изуродованными тротуарами – все было нашим.

Ты бежала по середине моста, тонкая джинсовая рубашка буйно развевалась у тебя за спиной, черный «хвост» был как крыло напуганного ворона, а я бежала за тобой, медлительная, раскрасневшаяся, с болью между ног, но все равно счастливая. Мне казалось, что, кроме нас двух, во всем городе никого: мост был пустым, кофейни на замке, маленькие окна закрыты жалюзи. Две сопливые девчонки без гимена, десять марок, засунутые под резинку лосин, и один-единственный солнечный день. Что еще было нам нужно?

Даже когда мы прибежали на рынок, где женщины с румяными лицами распределяли по деревянным ящикам свои дурацкие помидоры и перец, а мужчины раскладывали по хромым прилавкам белье и женские чулки, нам казалось, что они тут из-за нас, что они лишь статисты в нашей истории.

«Где покупают зайцев?»

«Я тут знаю одного типа», – ответила ты так, как будто мы пришли за кокаином. Мы купили желейных конфет и пластмассовый йо-йо с лицом какого-то футболиста. Я ощущала свою потерянную невинность как только что выученный язык какой-то чужой страны. Неожиданно все вокруг меня: продавцы и продавщицы, бездомные и попрошайки, пекари и цветочницы – стали людьми, которые это делают. Выдало ли меня что-то в походке или то, как я смеялась и играла с йо-йо, дергая лицо несчастного футболиста между грязной землей и горячей ладонью? Что-то во мне хотело, чтобы меня раскрыли, чтобы люди на меня посмотрели и увидели мой опыт, как будто я защитила докторскую, а не раздвинула ноги под каким-то сопляком.