— Так у меня пианино же было… А тут — виолончель!.. Ваня… ты думаешь, я совсем того, да?
— Думаю, да.
Варя сразу заулыбалась.
Как можно с такой огромной штукой ходить и ещё улыбаться!
— Расскажи ещё, — попросил я, — что тебя так… почему вот, на ровном месте — виолончель?
— Да я не знаю! Просто… как тебе объяснить. Вот, ничего не было. Только что ещё совсем ничего не было! И тут — Ваня, она отвечает! Понимаешь?
— Слушай… ты, наверное, ужасно способная. Ведь не может же быть, чтобы сразу. Это же… люди годами учатся.
— Да, если пальцы ставить — конечно, сразу всё портится… и пальцы не туда. Но по открытой струне можно сразу звук! И потом — просто ищешь его, и всё. Он у тебя в ушах. Ты ищешь такое движение, чтобы звук… соответствовал. Ищешь звук, понимаешь!
— И находишь?
— Да! Ненадолго… потом теряешь — и опять ищешь… Он пробивается, отвечает… и, знаешь, пока даже на четырёх нотах… но вроде играю же!
— Я понял. Это… наверное, интересно. Поиск звука… Послушать бы тебя.
— Это нет! — вдруг испугалась она. — Это пока рано… потом. Ну и, знаешь… вот я рассказываю, и ты воображаешь, как это прекрасно… зачем же портить впечатление грубой реальностью?
Я засмеялся.
— Тем не менее, на плечах её таскаешь, грубую реальность. Не воображаемую. Устала? Дай я!
— Ну да, устала. Но это с непривычки. И так, хорошо… заземляет. Нет, Ваня, спасибо. Я сама.
Интересно вообще. А как мои родители, со своим актёрством. Тоже звук ищут, наверное… или нет, уже не ищут. Мама вот распевается как будто механически, ничего она там уже не ищет, просто — как зарядка. И думает о другом наверняка. Или нет? Папа, кстати, дома почти никогда не поёт, только вполголоса бормочет, учит, повторяет… А так — по-настоящему — только в театре. Или без меня, когда я не слышу. Я же не так часто дома, утром в школе, потом болтаюсь.
Но они же не просто так, выучили ноты, слова и поют? Они же… ищут. Звук.
— Мам.
— Что?
— Я хотел спросить. Про звук.
— Про какой звук? …Илюша, я же просила чайник помыть! — сказала мама. — Два дня прошу!
— Я что у вас… специальный человек для мытья чайников? — спросил папа.
— А я? Я у вас специальный человек для… для вот этого всего? — мама патетически обвела взглядом «вот это всё», и меня заодно.
Ну, и началось!
Не до звука. Я включил телефон… А потом выключил. Встал, взял чайник. Да, действительно — не два дня, больше. За два дня новые формы жизни не зарождаются.
Они так удивились. Оба. Моему вот этому движению… что даже замолчали как-то. Удиви родителей, сломай систему, вымой чайник. Главное — не перестараться. Чтобы тоже… не вошло в систему. А то перестанет удивлять.
В общем, пока я мыл чайник, обдавал его кипятком и ещё мыл — папа как-то бесшумно собрался и убежал, я даже не заметил, как он вышел. А с мамой разговор чего-то не клеился. И я вместо того, чтобы спросить, как она там звук в роли ищет, ляпнул:
— Мам. А знаешь, он сказал, что ты лучше актриса, чем он.
— Что? Кто, папа сказал?
— Ну да.
— Да ну, брось, не мог он такого. Он себе цену знает.
— А ты что, думаешь — не так? Не лучше? Ты сама себе… цену знаешь? — чего я несу вообще… вернее, куда меня несёт! Зачем это я?
— Брось, Ванька. Какое тут лучше или не лучше. Что лучше: жёлтое или кислое? Просто Илья… он необыкновенный. Ты ведь не ходишь в театр, не слышишь его и не знаешь. Думаешь, он тут… чайники моет всю жизнь. Он хороший певец, и актёр хороший очень. Да за кого ты меня принимаешь! Я бы никогда не вышла замуж за посредственность! Он… ты даже себе представить не можешь, какой он. Ты думаешь, он специальный человек для мытья чайников?!. Да?…
— Мам, да ты чего? Да я разве…
— Он необыкновенный! Ты не знаешь просто! А его, между прочим, в Мюнхен звали. Вагнера петь, между прочим!..
— А он?…
— А он мне сказал: как я уеду на целый сезон, а ты тут одна будешь… и потом, я хочу видеть, как Ванька растёт…
Двухэтажные дома, кирпичные. Кирпич абсорбирует время.
Или впитывает? Нет, «абсорбирует» лучше. Что это вообще такое? «Поглощение сорбата всем объёмом сорбента». Поглощает ли кирпич время, заглатывает ли он его? Кажется, да. Всем своим объёмом. Пыль, копоть, выхлопные газы — впитываются в пористую структуру кирпича, и потом стену можно отмыть только под высоким давлением, да и то не полностью. Кирпич крошится, скалывается, он многое видел и всё хранит в себе. Старый кирпич отличается от нового не только массой и объёмом. В нём меняется что-то, что нельзя измерить. И время — его нельзя взвесить, у него нет агрегатных свойств… тем не менее оно впитывается, остаётся в кирпиче полностью, всё целиком. Кирпич — сорбат… собрат. Собрат времени? Нет, это уже, кажется, слишком, хочется чего-то реального, физического.
Бывший розовый дом; когда-то это был такой нарядный цвет, а сейчас — вот такой, бывший розовый. Этот мне нравится больше.
На главных улицах отмыли все дома. Я иду — и у меня кружится голова: какие красивые! Какой красивый город, просто открыточный!