Поиски счастья

Норвежец уже давно высчитал, чего и сколько ему нужно до следующей навигации. Ройс экономен. Запасы продовольствия ему были выданы компанией на год, он растянул их на два. Но сейчас не осталось уже ничего: ни муки, ни жиров, ни патронов. Только винчестер. Раньше Ройс отдавал его охотникам, и они за это приносили ему, Тэнэт и ее матери мясо и жир. Кому же теперь нужно ружье без патронов?

В кармане штанов он нащупал трубку, вытащил ее, пососал. Табаку нет.

Он все же считал Роузена деловым человеком. Как можно за две навигации не забросить продуктов?! Бент провел рукой по сильно заросшему щетиной лицу. Ведь он писал, где находится, писал о проблесках золота, о своей уверенности в том, что здесь залегает золотая жила.

— Очень странно! — произнес Ройс и медленно зашагал к морю.

Тэнэт и ее мать вместе с охотниками — на моржовом лежбище. В яранге Бент остался только с Василием. Сегодня с утра он ничего не ел, да и нечего есть. Норвежец негодовал на компанию, он все надеялся, что до конца навигации о нем позаботятся.

Между тем расчеты Роузена были просты, как таблица умножения. Он не напрасно считался деловым человеком. Тот из проспекторов, кто находит золото, — неизбежно с первой попавшейся шхуной мчится в Ном для расчетов и подкрепления провиантом. Так, например, поступил Олаф Эриксон. Все же остальные, неудачники, мало интересовали Роузена. Не мог же он на ветер бросать доллары компании, посылать бездельникам продукты и снаряжение? И даже если кто-либо из них возвращался в Ном с пустыми руками, главный директор умел доказать ему и суду, что проспектор сам нарушил контракт и поэтому с компании ему ничего не причитается, наоборот, из-за таких, как этот, компания несет убытки…

Предположение Ройса, что, быть может, Роузен по делам компании выехал на время из Нома и не получил его писем, были ошибочны: Роузен почти неотлучно проживал на Аляске, и Элен, его личный секретарь, аккуратно подшивала все полученные письма проспекторов в соответствующие личные дела вместе с копиями ответов своего патрона. Впрочем, самих ответов не отправляли. Писались только копии: на случай исков к компании. В них сообщалось о посылке со шхуной компании снаряжения и высказывалось неудовольствие деятельностью проспектора…

Деловой день Роузена был занят составлением этих писем-ответов и соответственных накладных; их копии тоже приобщались к личным делам. Кроме того, представитель компании в Номе развернул — уже лично от себя — большую деятельность по снабжению населения северо-азиатского побережья Тихого океана продовольствием и товарами. Но так как компании этим заниматься не полагалось, то и тут приходилось много хлопотать, чтобы замаскировать эту незаконную деятельность и прибыли от нее на случай ревизии из Петербурга.

Ничего этого Бент Ройс не знал, наивно полагая, что его оставили без продуктов в результате какого-то досадного недоразумения.

— Очень, очень странно, — бормотал он, собирая по берегу выброшенных морем моллюсков и морскую капусту.

Если бы два года назад кто-нибудь из приятелей сказал Бенту, что он может так «очукотиться», он никогда бы не поверил. А теперь, за исключением нижнего белья, одежда его ничем не отличается от одежды чукчей; ест он вместе с ними мясо тюленей и моржей; спит в яранге на шкуре; говорит на языке туземцев; мало этого — он связался с чукчанкой Тэнэт…

Каждый раз, когда он задумывался над этой связью, ему так ярко вспоминалась белокурая Марэн. Ей скоро исполнится двадцать девять, ему самому уже тридцать второй.

С тех пор, как он последний раз покинул Ном, отправившись в Азию, Бент не подучал ни одного письма ни от Марэн, ни от родных. Сам он писал им, но кто же мог привезти ему сюда их ответы, если даже они и были?

Ройс возвратился в ярангу. В жаровне еще сохранился жир, норвежец зажег фитиль.

Василий ушел в тундру на охоту. Глядя на мрачные очертания спального помещения, Ройс пожалел, что вчера не попросил, чтобы его взяли на шхуну до Нома. Возможно, ему не отказали бы. Но он не посмел возвратиться без разрешения Роузена. Как посмотрел бы главный директор на это? Ведь компания уже израсходовала на них значительные суммы, и его самовольное оставление Чукотки могло быть расценено, как нарушение контракта, и тогда он остался бы без цента в кармане. Нет, этого он себе позволить не мог.

Ветер усиливался. Кожаная кровля яранги шумела.

Норвежец достал тетрадь и занес в нее свои наблюдения за погодой. (Он вел их уже два года. В тетради встречались и другие записи, сделанные по-норвежски).