Поискун и Потаскун

– Мишенька, давай так, я в случае приезда милиции буду тебя поддерживать. Ты не думай и протокол подпишу, что ничего не было. Все что угодно подпишу. Детишки в подъезде петарды взрывали… Наркоманы буянили… Бандюки растяжку ставили и не повезло… Сам придумаешь. А ты…

Она заговорщицки подмигнула.

– А я?

Ром помогает от боли, но не от удивления. Старушка почти находилась в состоянии экстаза. Глаза горели. Руки тряслись. Пальцы рефлекторно сжимались.

– В последний раз, сынок. Дай его пощупать.

Я сглотнул подступивший к горлу комок, и попытался отодвинуться назад. Не вышло. Сзади была бетонная стена, окрашенная зеленой краской.

– Баб Маш, с вами все хорошо? Вы плохо выглядите.

– Дай мне его! – приказала старушка, протягивая руку.

– Кого? – я еще никогда не находился в более дурацкой ситуации. Вспомнились анекдоты про «перед смертью они самые горячие и страстные». И фильмы про зомби.

– Свой хепе!

– Какой хе-пе? – заорал я, отмахиваясь бутылкой. – Уйди старая, мой хепе не для тебя.

Вдоль стеночки я пополз в сторону своей двери.

– Хе-пе. Дурачок. Браунинг свой дай.

– Нет у меня никакого браунинга! – я почти дотянулся до ручки двери, но шлепанец наступил мне на полу куртки.

Старушка нависла надо мной точно коршун над полевой мышью.

– Мишенька, вытаскивай свой ствол, – чеканя слова, потребовала соседка. – Дальше я сама быстро все сделаю и наша сделка в силе.

Я сегодня дважды пересек грань миров. Стоял на палубе настоящего галеона. Выставил отступную настоящему капитану настоящего галеона. Был качественно бит в лицо и его окрестности настоящим подполковником.

И вот теперь…

Меня…

Она…

Нет слов…

Одурманенный наркотиком и выпивкой мозг жаждал отключиться и не видеть, что будут вытворять с его телом.

Костлявая рука с вздувшимися венами метнулась ко мне. Я сжался в комок и закрыл глаза.

– Вот это штука! Уже и забыла, когда в руках такую вещь держала. Словно молодость вспомнила.

Я приоткрыл один глаз. Соседка, словно забыв о старости, ловко перебросила из руки в руку мой пистолет. Старушечьи пальцы были так быстры, что я не успевал за ними взглядом. За считанные секунды, на коленке была произведена разборка-сборка. Тринадцать патронов покинули магазин и тут же обрели предыдущий дом. Затвор передернут. Палец на курке. Предохранитель снят.

Вдох.

Клац.

Боек ударил в капсюль несуществующего патрона, и воображаемая пуля вошла в переносицу тени старушки на стене.

Выдох.

Она воткнула обойму в пистолет, передернула затвор и поставила на предохранитель.

– Ничему вас сейчас не учат, – вздохнула она, снова превращаясь в старуху. – Это Браунинг Хе Пе. Хай-пауэр. 1935 года. Надежная французская вещь. Не такая старая как я, но намного надежнее. Сколько лет прошло, а их еще делают. Держи.

– Вы кто? – пробормотал я, принимая из пергаментных ладоней оружие.

– Я же не всегда была такой, – кашляя, рассмеялась соседка, направляясь к своей двери. – Было и мое время. Войну начала снайпером. Ворошиловский стрелок. Слышал такое. Из рук самого Ворошилова значок получила. Косички у меня тогда смешные были. С будущим мужем познакомилась. Потом в разведку забрали, тоже снайпером. Потом СМЕРШ… От туда и любовь к Браунингу. Табельный пистолет… Потом муж врагом народа оказался… Жизнь изменилась… Спасибо тебе… Как там тебя?

– Миша меня зовут, – напомнил я старушке.

– Это соседям расскажи… Миша, – прокашляла она, закрывая дверь. – Миша. Петя. Вася… Работа. Понимаю. Скажу так, вы и подметок наших не стоите. Я и не таких раскалывала… А ты даже не знаешь что в кобуре носишь. Вымирает нация… Гнилое поколение… Какая страна такие и солдаты…

– Чего ты там орешь старая? – раздался недовольный голос из недр квартиры. – Спать мешаешь.

Дверь захлопнулась, оставив меня наедине с моими мыслями. Кто бы подумал, что эта блеклая тень, одной ногой стоящая в могиле, имеет такое прошлое. Выходит, что спустя некоторое время я так же буду кашлять о своих невероятных подвигах… Нет! Не хочу.

– Все хорошо, внучек. С соседом выходила поговорить, – донеслось из квартиры.

– С этим буйным? О чем тебе с ним говорить? Он наркоман. Ты дура старая. Что у вас общего? Вы заодно? Он уговорил тебя хату на него переписать?

– Нет, внучек. Нет! Только не бей! Я же тебя люблю… Ты у меня единственный остался… У меня кроме тебя…

Сквозь дверь донесся звук крепкой пощечины. Кто-то упал и заплакал. Не от боли. Болью ее не испугать. Она сама способна испугать кого угодно. От обиды. Обиды и старческой беспомощности.

Я посмотрел на бутылку. Пить или не пить, вот в чем вопрос. Кто знает, куда заведет меня следующий глоток. Сейчас я больше всего хочу в кроватку и баиньки. Побитая тушка хочет того же. Мне чужды окружающие меня люди. Их судьбы мне безразличны. У меня своя, отличная от них жизнь. Вмешательство создаст мне проблемы. Это с одной стороны. А с другой, еще минуту назад рядом со мной стоял профессионал, заслуживающий уважения. Как Ромич. Как его бойцы, которые больше никогда не вернутся домой. Один глоток – как стрелочник на распутье. Налево повернешь – спать пойдешь. Направо повернешь – справедливость вершить пойдешь.