Пойте, неупокоенные, пойте

Тот двенадцатилетний мальчик, о котором я рассказывал, Ричи. Его отправили на длинную борозду. С восхода солнца и до заката мы работали там, на полях, пахали и собирали, сажали и пололи. Человека можно довести до такого состояния, что он уже не может думать. Только чувствовать. Чувствовать, что хочет остановиться. Ощущать жжение в желудке и понимать, что хочет есть. Ощущать, что голова словно набита хлопком, и понимать, что хочет спать. Ощущать, как горло сжимается, и огонь растекается по рукам и ногам, а сердце колотится в груди, и понимать, что хочет сбежать. Но бежать было некуда. Мы были преступниками под прицелом тех проклятых доверенных стрелков. Из той долгой вахты состоял весь наш мир там. Люди работали в поле, то тут, то там, доверенные стрелки ходили по краю, возница на своем муле, голос издалека кричал под полуденным солнцем, пел раскатисто рабочую песню, словно рыболовную сеть бросал. Мы были зверями, брыкавшимися в капкане. Однажды моя бабушка рассказала мне историю о своей прабабке. Та пересекла океан, была похищена и продана. Сказала, что ее прабабка рассказывала, что они в деревне жили страхом. Что еда у них во рту превращалась из-за него в песок. Что все знали о смертельном марше к побережью, что пробились новости о кораблях и о том, как на них сажали мужчин и женщин. Некоторые слышали, что тех, кто отплыл туда, далеко, ждала еще менее завидная доля. Казалось, когда корабль уходил за горизонт, он будто постепенно тонул в воде. Она говорила, что они никогда не выходили на улицу ночью и даже днем старались держаться тени своих домов. Но за ней все равно пришли. Похитили ее из дома среди бела дня. Привезли сюда, и она узнала, что те корабли не уходили на дно под командой белых призраков. Узнала, что на тех кораблях происходили жуткие вещи, пока они не прибывали в порт. Узнала, как кожа подстраивается под оковы. Как рот привыкает к дулу ствола. Как людей превращали в животных под ярким, горячим небом, тем же самым, под которым жила ее семья, где-то далеко в другом мире. Я понимал, что это значит – быть превращенным в животное. До тех пор, пока тот мальчик не вышел на длинную борозду и я снова не начал думать. Беспокоиться о нем. Наблюдать краем глаза, как он плелся сзади, будто муравей, потерявший дорогу.