Пойти в политику и вернуться

Николай Голушко, который с 18 сентября избавился от приставки и. о., став полноправным министром безопасности, создал оперативный штаб, куда сразу включил меня. В состав штаба входили вице-премьер Олег Сосковец, председатель Госкомитета по делам федерации и национальностей, председатель Госкомитета по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу, председатель Госкомитета по делам федерации и национальностей Сергей Шахрай, кто-то из замов Министерства обороны… Штаб заседал каждый день, решали текущие вопросы. Иногда собирались неформально, чтобы сообща обсудить происходящее. На одной такой встрече – она была глубокой ночью – встал вопрос о позиции генерального прокурора Валентина Степанкова. В ситуации, когда председатель Конституционного суда оказался не на стороне президента, очень важно было заручиться его поддержкой. Валентин какое-то время колебался. У меня с ним сложились очень хорошие отношения, и я был рад, когда он выступил публично, заявив, что действия и Хасбулатова, и Руцкого противозаконны. Мне потом депутаты, которые остались в Белом доме, говорили, что это на них очень подействовало: поняли, что дело серьезное и отвечать придется по полной программе. Коржаков потом все же добился отставки Степанкова – очень он его недолюбливал.

Черномырдин держал регионы, Лужков – Москву. Он как мэр хорошо справлялся, и призыв Гайдара к москвичам выходить на улицу был скорее эмоциональным решением – такой поступок Гавроша… Ярко, но особого смысла в этом не было.

Очень тревожной была позиция военных. Министр обороны Павел Грачёв в преддверии октябрьских событий потребовал письменный приказ на применение силы, а несколько его заместителей просто пропали из поля зрения. Их сомнения можно понять. Ни один военный не хочет применять оружие против собственного народа.

Каждый день я ходил в Белый дом, пользуясь своим депутатским мандатом, который у меня никто не отобрал. Мне важно было понимать, какая там обстановка, ну и старался вывести оттуда максимум людей. Ходил, конечно, без оружия. Хасбулатов, как мне рассказывали, говорил, что надо меня задержать. Ну и что – не отстреливаться же от своих вчерашних коллег… Как в меня не шмальнули, я даже не знаю, оружия, повторю, было очень много, в том числе в руках совершенно случайных людей. Встречался с Руцким. Почему-то он был в белых носках. Говорю: «Вы что, с ума сошли, Саня?» Он мне: «Дурак, ничего не понимаешь. Мы тут всех задавим». Я – ему: «Ко мне на Лубянку стекается вся информация по регионам. Я тебе откровенно говорю, никто вас ни хрена не поддерживает». Что было чистой правдой. Содержательного разговора с Руцким не вышло. Дыша перегаром, он только матерился.

Это был печальный финал его звездной политической карьеры. Конечно, он потом еще поработал губернатором Курской области, но до высот начала 90-х никогда не поднимался. Хотя в вице-президенты попал достаточно случайно, Ельцин выбирал между Шахраем, Бурбулисом, еще кем-то. Очень хотел занять эту должность Хасбулатов. Екатерина Лахова, по-моему, сыграла решающую роль, она несколько раз ходила к Борису Николаевичу и говорила: «Смотрите, какой красивый, с усами, герой! Женщины за него проголосуют». Выступать Руцкой действительно умел. Вообще не бесталанный человек, мало кто знает, что он прекрасно рисует. Думаю, это война в Афганистане и плен его сильно подломили. Психика была неустойчивая.

С Руцким мы после этих событий долго не виделись. Встретились, когда он уже стал губернатором, а я – председателем Счетной палаты. Потом пересеклись на юбилее у кинорежиссера Никиты Михалкова. Он со своей молодой женой приехал, но всем почему-то говорил: «моя дочка». Я сначала действительно думал, что дочка, пока Тамара меня не одернула – это жена. Ну, Руцкой есть Руцкой. Он такой… Счеты мы с ним не сводили, отношений не выясняли, спокойно общались, не вспоминая прошлого.