Пойти в политику и вернуться

1 и 2 января 1995 года были страшными. Наши войска, штурмовавшие Грозный, несли огромные потери. Майкопская бригада, отрезанная от своих, была фактически уничтожена боевиками. То же с Самарским полком. Сводки из района боевых действий не оставляли надежды. Выпускник ленинградской артиллерийской академии Аслан Масхадов делал все так, как его учили, – окружил танковые соединения и расстрелял их из артиллерии.

1 января к нам прилетел первый вице-премьер Олег Сосковец, спрашивает: «Где Паша?» Я говорю: «Не ходи к нему». Это был день рождения Грачёва, и он был в совершенно невменяемом состоянии после того, что произошло в Грозном. Я никому об этом не докладывал.

На следующий день я плюнул на все и вместе с начальником разведки Павлом Поповских, которого потом обвиняли в убийстве журналиста МК Дмитрия Холодова, сел на броню и уехал в Грозный. От стыда. Это, конечно, была опасная авантюра. Там шли бои. Я приехал на командный пункт генерала Льва Рохлина, который находился на консервном заводе. Он меня встретил словами: «Товарищ министр…» Я говорю: «Какой я тебе министр?» – «Вы для нас теперь министр, потому что других министров мы здесь не видим и не знаем, где они все». И мат-перемат. Я потом, кстати, вместо отсутствующего министра, вручал первые ордена Мужества на том же консервном заводе в Грозном. Никакого героизма с моей стороны не было. Я просто поступил как замполит роты – пошел туда, где надо было поддержать людей. Об опасности не думал, хотя в тот день меня просто Бог уберег. Пошел к своим ребятам, которые под руководством бывшего заместителя командира еще советской «Альфы» Дмитрия Герасимова ставили «маячки». Работали по определенным персонам индивидуально. Обычное для спецслужб дело. Вдруг мне Герасимов говорит: «Сергей Вадимович, ну-ка, отойдем-ка мы в стороночку…». Мы отошли, а через три минуты туда, где мы стояли, минами шуранули. До сих пор помню эту воронку. Кто-то из «своих» навел.

Кольцо вокруг центра Грозного замкнуть не удалось. Дудаев и его соратники оставались в президентском дворце, к которому спокойно подвозили и вооружение, и продовольствие. Свой путь блестяще прошел генерал Рохлин, а другой генерал – Бабичев, дал слабину и остановился на полпути. Если бы Бабичев вышел на Сунжу, мы бы Дудаева с Масхадовым накрыли прямо во дворце – мне потом об этом сам Масхадов говорил. А тогда они держали оборону, а потом ночью ушли из города по Сунже. Мы накануне этого с заместителем начальника ГРУ Валентином Корабельниковым (он тогда под чужим именем работал в Чечне) на военном ЗИЛе поехали к Бабичеву, он остановился в районе стадиона «Динамо». Пытались заставить его выполнить приказ и замкнуть кольцо. Обнаружили его в растерянности. Говорит: «Впереди площадь, потери будут большими…» Потом он все же прошел свою часть пути – но было поздно, во дворце уже никого не оказалось.

3 января Ельцин вызвал Грачёва и Ерина на Совет безопасности в Москву. Звонит Илюшин: «Сергей, ты где?». Оказывается, Ельцин спросил у Грачёва с Ериным, почему меня с ними нет. Отвечают: «Не знаем». Тогда Борис Николаевич говорит: «Степашина надо уволить». Хорошо, что Илюшин успел со мной переговорить: «Как уволить? Он в Грозном». Реакция Ельцина была однозначной: «Почему Степашин в Грозном, Павел Сергеевич, а вы в Москве?» Но Грачёв отделался легким испугом. Ельцин к нему был очень привязан еще с августа 91-го, когда тот отказался выполнять приказы ГКЧП.

Мы с Павлом через такое вместе прошли, что даже удивительно, как сохранили хорошие отношения. О Чечне никогда не вспоминали. До самой его смерти. Павел тяжело переживал отставку. Он был привязан к Ельцину, да и Ельцин к нему тоже. Павел это знал и часто вел себя по отношению к президенту панибратски. Мог подшофе прийти, мог расстегнутым ходить. Он был высокий, крупный, решительный, Борис Николаевич таких любил. После отставки, правда, вообще перестал с ним общаться. Павел чувствовал себя потерянным. Его пристроили в Росвооружение, а потом и оттуда уволили. Выкинули – и все. Он был в плохом состоянии.

Я к нему приезжал пару раз. Он готовился к 65-летию, но тут какая-то болезнь, сгорел буквально за три недели. Грачёв был бы хорошим первым замом министра обороны, как и Рохлин, а министр обороны из него не получился. Хотя Ельцин и называл его «лучшим министром обороны всех времен и народов». Все-таки министром обороны должен быть политик. А Павел был воякой.

Практически весь январь я оставался в Моздоке, выезжая оттуда в Грозный. До 14 января мы выбирались на передовую с Николаем Егоровым. К нам присоединялся Саламбек Хаджиев, он тогда возглавил правительство национального возрождения Чечни, которое находилось в оппозиции Дудаеву. Пешком, в резиновых сапогах ходил с нами по городу. Помню, как пошел посмотреть на разрушенное здание своего Института нефти и газа, он был его директором. В этих условиях он уже начал заниматься налаживанием работы правительства.