Поющая во тьме

Она отчитала его словно мальчишку. На какой-то момент он вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, которого наказывают за провинность и непослушание. Воспоминание было настолько ярким, что на какой-то миг ему показалось, будто отец находится рядом, на расстоянии вытянутой руки. Он видел каждый предмет его одежды до мельчайших подробностей, он мог пересчитать все морщинки на его лбу... Лекс закрыл глаза и провёл рукой по лицу, прогоняя видение.

- Что с тобой? - услышал он голос Ани́.

Не показывать слабость. Он просто слишком устал сегодня, схватка в хлеву его вымотала физически, а после рабыня вытянула из него немало и душевных сил.

- Ты умеешь читать и писать? - проигнорировав вопрос рабыни, спросил он.

Лёгкая усмешка скользнула по её губам.

- Общее наречие, Нуа, Вестал... Этого достаточно?

- Вполне. Днём ты будешь помогать мне с больными, а вечером - читать те труды, что я тебе дам. Возможно, из тебя выйдет помощник лекаря, способный хотя бы на малое.

- Я не просила тебя делать из меня помощника лекаря.

- Запомни,- угрожающе произнес он.- Здесь имеют значение только мои желания. Ты до сих пор находишься в моей власти. Я сдержу слово, данное тебе. Но поверь, я очень изобретателен. И могу сломить тебя не только причиняя физическую боль. Поэтому тебе лучше повиноваться мне без пререканий.

Она кивнула и отвела взгляд в сторону. Разочарование так явственно читалось на её лице, что ему даже не пришлось пытаться прочувствовать эмоции, овладевшие ею.

- Ты расстроена? Отлично, это именно то, что я хочу видеть. Возможно, ты после моих обещаний ждала чего-то другого, но я не обязан соответствовать твоим ожиданиям.

Она улыбнулась и проскользнула мимо него, бросив невзначай:

- Убеди для начала в этом самого себя.

15.

Ани́ оказалась толковой ученицей и помощником. Она хорошо запоминала всё то, что объяснял ей Лекс, и без лишних вопросов выполняла все его требования. Она неплохо умела обращаться с ножом, но её резковатые движения выдавали человека, привыкшего ранить и убивать, нежели чем лечить. Пока он не доверял ей большего, чем вскрывать гнойные нарывы, да и не требовалось от помощника слишком многого. Сильные руки, крепкие нервы и элементарные знания - этого было достаточно. Но Лекс занимался с рабыней так, будто взял её к себе в ученики. Хотел ли он проверить, на что она способна, или пытался найти повод не избавляться от неё как можно дольше, он не знал.

Но с полной уверенностью мог бы сказать, что те несколько недель, что последовали за памятной для него схваткой с тем Нечто, овладевшим телом рабыни, были одними из самых умиротворённых. Особенно вечера', когда Ани́, сидя в плетёном кресле его спальни, при свете лампы читала книги, принесенные Лексом, сосредоточенно, полностью погрузившись в чтение.

Иногда её взгляд отрывался от страниц и устремлялся куда-то вдаль, то ли она в такие моменты вспоминала что-то, то ли пыталась уложить в голове прочитанное. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ней, подмечая малейшие детали, запоминая её привычки. Читала она, всегда наклонив голову немного направо, будто с интересом разглядывала увиденное. Если она забиралась в кресло с ногами, то всегда поджимала левую ногу. Прежде чем перелистнуть страницу, она легонько разглаживала ее пальцами от центра краям. Все эти мелочи ничуть не приближали его к разгадке её натуры, но создавали видимость того, что перед ним сидит давно знакомый и по-особенному близкий человек, которого хочется то ли придушить, то ли обнять.

Он держал своё слово, не принуждая её к близости, и даже не пытаясь соблазнить. Это была мучительно-сладкая пытка, засыпать, ощущая на расстоянии вытянутой руки её горячее тело, но не прикасаться к ней осознанно. Кого он испытывал на самом деле, её или себя? Иногда просыпался, прижимая её к себе, или обнаруживал, что, повернувшись во сне, она утыкалась носом в его спину, и продолжала так спать до самого утра.

А ночи тем временем становились длиннее и холоднее. По Хендальским меркам, разумеется. Для Лекса, привыкшего к суровым зимам, разница почти не чувствовалась. Разве что совсем скоро придётся укрываться на ночь чуть более толстым одеялом.

Он мог бы сказать, что это время было одним из самых спокойных периодов в его жизни после той потери при переходе Исх-Наар. Он спал почти без сновидений. Он уже начал забывать ощущения, когда просыпаешься в кровати, мокрый от пота, с бешено колотящимся сердцем, и боишься вновь заснуть, чтобы не встречаться с самым жутким кошмаром лицом к лицу.

Он мог бы сказать, что жизнь перестала казаться временем тягостного ожидания в преддверии вечного забытья, если бы не одно но.