Поющая во тьме

Беспокоиться нужно было совсем о другом: с каждым днём Лексу становилось всё хуже. Все старые раны воспалились и начали лопаться, сочась сукровицей, а после и гноем. Ему все сложнее было удерживаться сидя в одном положении. Воспаление ран сопровождалось ознобом, как от лихорадки. Его кидало из жары в холод, и обратно. С каждым днём он выглядел плачевнее, от того привлекательного молодого мужчины, которым он был всего несколько дней назад, осталась лишь ослабевшая тень, уже направившая свои стопы к вратам Бездны.

Но хуже всего были припадки боли, внезапно взрывающейся у него в голове ослепительным шаром Пламени, сжигающего рассудок. В такие моменты он лишь беспомощно смотрел бессмысленным взглядом в пустоту, разглядывая в ней образы, видимые лишь ему одному. Участились видения, обретавшие все более реальные очертания и обраставшие мельчайшими подробностями. И что самое страшное, они казались ему живыми.

Караван преодолел всего половину пути, когда стало понятно, что править повозкой он больше не в состоянии. Он, как обычно правил лошадьми, следуя за впереди идущими обозами, как вдруг изменил направление, заставив лошадей резко дёрнуться вправо, потому что он увидел, как впереди разверзлась земля. Он слышал крики лошадей и людей, летящих в пропасть, он видел, как куски почвы срывались вниз, в чернеющую пустоту, у которой не было дна... Он чувствовал липкие щупальца страха на своей шее и всплеск беспокойства, обратившего спокойный ток крови в бурлящий водоворот. Он раззевал рот в немом крике.. но все это происходило лишь в его воспалённом воображении.

Ани́, мгновенно почувствовав неладное, отобрала у него поводья, заставив его всего лишь прилечь на дно телеги, а он в это время падал вниз, прямо в пасть своему кошмару, судорожно цепляясь за края повозки.

Половину времени он пребывал в цепких лапах бреда, а когда бодрствовал, сходил с ума от страха и паранойи. В каждом движении рабыни ему чудилось предательство и желание сбежать, бросив его подыхать на равнине под палящим солнцем Хендала. Он не сводил с неё глаз, всюду ковылял за ней, осторожно ступая безобразно раздутыми ногами. С каждым днём он выглядел всё хуже, многие при взгляде на него торопливо отводили глаза, чувствуя близкое дыхание смерти.

Они неторопливо продвигались на запад, все чаще встречая обозы, спешившие на восток. Лица людей были омрачены ощущением надвигающейся беды, столь ужасающей, что они не произносили это вслух. На все вопросы эти несчастные лишь отвечали затравленным взглядом и прикрикивали на лошадей, вынуждая их двигаться быстрее. Они словно бежали без оглядки, но от чего? В воздухе витал липкий запах страха, неведомого раньше жителям долины, живущим по своим кровавым законам.

Каравану не было дела до пары сотен людишек. Люди всегда перебегали из одного места в другое, надеясь найти там жизнь посытнее и перину помягче, так стоит ли переживать из-за этого? Что бы ни случилось, людям всегда нужны будут масло и соль, мыло и кусок ткани, чтобы прикрывать срамные места. Так рассуждали торговцы, с любовью поглядывающие на обозы, забитые до отказа тюками дорогой ткани ручной работы, бочонками с ароматическими маслами, тонкостенной посудой и многими другими товарами.

***

Орхам. Дальше караван менял своё направление, а Лекс с рабыней в обществе кузнеца и его жены, осели на пару дней в городе, присматриваясь к обстановке и ища попутчиков до Атбара. Орхам мало чем отличался от остальных городов Хендала, если бы не хорошо ощутимая атмосфера тревоги и слухи, передающиеся шепотом о бесплотных тварях, что передвигались ночью, пожирая людей. Говорили, что нет силы, способной встать на пути у безымянного ужаса. Говорили, что часть жителей Атбара в панике покинула насиженные места и пустились наутёк, сея панику среди оставшихся...

Они нашли попутчиков: всего вместе с ними набралось десять человек, наняли охранников для того, чтобы доехать до Атбара. Троица стражей запросила невероятно высокую цену за свои услуги, но других желающих провожать путешественников в Атбар не нашлось.

Попутчики с сомнением смотрели на Лекса, едва передвигающего ноги, и морщили носы, учуяв смрад гниения и разложения. Он держался лишь на одном упорном желании во что бы то ни стало добраться до Атбара. Боль была постоянным его спутником, бессменным слугой у его постели. Она вгрызалась в его тело, выворачивая его наизнанку, превращая в кровоточащий обнаженный нерв, чутко реагирующий на малейшее прикосновение. Боль ломала его, разрушала по маленькому кирпичику до самого основания. От неё невозможно было избавиться, наркотик лишь давал передышку на несколько минут. Он словно глотал свежего воздуха, а затем вновь погружался с головой в пучину страдания, задыхаясь и моля лишь о том, чтобы всё это поскорее закончилось. Большую часть времени он пребывал в плотном коконе видений и галлюцинаций, беспрестанно крича от ужаса и боли.