Поющая во тьме

Лекс воспользовался образовавшейся паузой в её рассказе, спросив:

-  Нарий сказал, что ты его Замыкающая. Он тоже был из служащих Храма?

Ани рассмеялась.

- Кто? Нарий? О нет... Слушай дальше. Нас разделили на пары и некоторое время выводили нас в ущелье под присмотром Старшего. Но после нас ждало испытание: отсеивали самых слабых. Отправляли в ущелье пару и ждали, вернутся ли они?

- А если Тени не являлись?

- Быть такого не может. За ночь пребывания в ущелье хоть одна Тень, но сунется к тебе, жаждая полакомиться тобой. В тот раз я отправилась вместе с одним из учеников. Почти сразу же на нас напали Тени. Что-то пошло не так... Возможно, мы слишком сильно перепугались, а может что-то сделали не верно, но в итоге его начали рвать на части, а я, пела замыкающее песнопение, не в силах остановиться... Потом наступила Тьма. И всё остальное я знаю со слов Нария. Он наткнулся на меня случайно, когда возвращался из очередного контрабандного рейса. У этого сукина сына было потрясающее чутьё во всем, что касалось прибыли. Он прихватил меня с собой и обратился в один из Храмов, пытаясь понять, что со мной, приплатил жрецам, чтобы они создали связь между нами и помалкивали. Каким-то образом я начала делить свою душу пополам с Тенью, которую замкнула пением в себе. Нарий быстро смекнул, какой выгодой обернется для него его находка. Не надо было платить каждый раз Храмовым служителям бешеные деньги. Собственная золотая жила, привязанная к нему нитью и обязанная жизнью. К слову, он ненавидел то, что ему приходилось слышать Тень. Он был не такой, как ты Лекс, гораздо слабее. Он не мог поставить заслон, и мучился, наверное, даже больше меня. И при первой же возможности избавился от меня, почувствовав, что дело перестает быть прибыльным. Вот и вся история.

В костре едва слышно потрескивали ветви. Ночь полнилась звуками, стоило лишь немного помолчать и прислушаться.

- Иногда я словно возвращаюсь в тот день, когда впервые почувствовала на себе жадную пасть Теней. Они темным вихрем снуют вокруг нас, вырывая куски, дырявя души, а совсем рядом стоят те, кто могут избавить тебя от боли. Могут, но не делают этого, а лишь молча наблюдают, чтобы дать тебе почувствовать безысходность, ужас, отчаяние...

Лекс молчал, пораженный словами Ани. Каким зверем нужно быть, чтобы дать маленькому ребенку почувствовать на себе прикосновение раздирающей пасти Теней? Он явственно видел перед глазами описанное ей и сопереживал так, будто сам находился там, обреченный на страдания. Как можно вынести такое и не сломаться? Он прижал ее к себе сильнее, вдыхая уже такой знакомый и родной запах, будто желая своими объятиями разогнать сгустившиеся мрачные тучи над ее головой, будто у него были силы исправить прошлое.

- Из тебя бы вышел отличный поющий.

Её голос звучал приглушенно из-за того, что она была прижата к его груди.

- Из меня могло получиться много чего хорошего, но, кажется, я не преуспел ни в чём, кроме того, чтобы не оправдать ни чьих надежд.

***

Лекс быстро шёл на поправку. Ему хотелось жить так сильно, как никогда раньше, и каким-то несчастным стежкам на коже было его не сломить. Крепкое, молодое тело быстро набирало силы. Но чем лучше он себя чувствовал, тем сильнее его тянуло к Ани, всё время находящейся рядом. Раньше он бы не долго думая, прижал её к стволу дерева и взял своё сполна, не особо заботясь о том, хочется ей этого или нет. Но сейчас он так не мог. Будто внутри него что-то сломалось. Она сломала что-то, разнесла в пух и прах его прежние устои, смела границы дозволенного.

Ему хотелось её. О как сильно ему этого хотелось! Но он не смел. И потому он неслышно крался за ней во время привалов, когда она собиралась умыться в водоеме. Он прятался в густых зарослях кустарника или за стволом дерева, наблюдая, как она раздевается, входит в прохладные воды и плещется. Его глаза жадно скользили по изгибам тела, которое он знал наизусть. Стоило ему закрыть глаза и вспомнить прошлые забавы, как он начинал чувствовать на языке вкус её пота, слышать мягкие, приглушенные стоны. Те самые, которые сейчас раздавались, увы, только в его воображении. Потому что он не смел прикоснуться к ней, проявив своё острое желание. Именно потому он прятался, как вор. И крал желаемое только лишь глазами, сжимая в руке напряженный член. Он доводил себя до изнеможения, дергая кистью вверх-вниз набухшую плоть. Всё неизменно заканчивалось одинаково - перед глазами расплывались тёмные круги от мгновенного удовольствия, пронизывающего его насквозь, он испытывал кратковременный взлёт и следом за ним долгое падение, неизменно кончавшееся острым ударом о твердую поверхность реальности. Это был самообман, кратковременная разрядка, которой было не утолить голод, терзавший его изнутри. Он неслышно, стараясь не шуметь, возвращался обратно, кривя губы в презрительной усмешке над самим собой.