Поющая во тьме

Она вкратце рассказала обо всём Лексу, под конец еле ворочая языком. Хватит. Больше от нее он ничего не услышит. Он требовал слишком многого, как всегда. Он брал желаемое, не спрашивая. Он напролом шёл к цели, не считаясь с побочными разрушениями. Упрямец и слепец. С неё на сегодня довольно. Поперёк ее живота приятной тяжестью легла его рука, как всегда горячая. Она не стала отодвигаться и пытаться сбросить её с себя. В Бездну всё.

Лекс

Нужно было спать. Измученное тело, полное ноющей боли, молило дать передышку, но мысли метались в голове, как безумные. Она спасла его. Хотя могла и не делать этого. Она лишила его надежды, презрительно плюнув свысока, закрывая последний кусочек неба камнем, тогда. А сейчас щедрой рукой продлила его жизнь, вновь наполнив его песочные часы до предела. Песчинки тонкой струйкой ссыпались вниз, но как много их ещё было! Мириады песчинок, сотни возможностей, тысячи открытых дорог... Он впервые за долгое время почувствовал себя живым, настолько, что ощущал дуновение жизни каждой клеточкой своей кожи.

И всё благодаря ей, этой черноглазой девушке, перечеркнувшей всю его жизнь однажды и вновь наполнившей её бурлящим фонтаном эмоций. Зачем, Ани́, хотелось спросить ему? Ответь честно. Не закрывайся. Ехидный голосок зашептал в его голове, что она просто спасала свою шкуру, как всегда, как всё это время. Он презрительно скривился. Было тошно от этой мнительности, хотелось извести на корню всю подозрительность. Хотелось жить, надеяться и верить, что всё могло быть иначе.

Он закрыл глаза, прислушиваясь к ее сонному мерному дыханию. Хотелось обмануть самого себя, заставив поверить, что он способен на нечто большее, чем ненависть и жажда обладания. Под покровом ночи, вдали от всех так легко притвориться и поверить в запретные иллюзии, сладким ядом отравляющие сердце.

***

Он быстро шел на поправку. На второй день он уже самостоятельно встал, чувствуя себя значительно лучше от того, что теперь не выглядит беспомощным младенцем или тяжелой обузой.

- Извини, но я не стала брать твоего жеребца. Он совсем выдохся. А этот зверюга способен выдержать длительный переход.

Лекс посмотрел на рослого пегого жеребца, мирно пасшегося на лугу.

- Похоже, он славный.

- Славный? Он едва не откусил мне руку, пришлось усмирять его по-плохому.

- Я полажу с ним, вот увидишь. Мне всегда удавалось найти общий язык с лошадьми, даже с дикими. Раньше я объезжал самых норовистых в конюшне отца.

Он сидел на небольшом валуне, нагретым солнцем, упершись локтями в колени. Воспоминания затуманили взор. Как давно это было!

- Почему ты не вернулся? - Ани испытующе смотрела на него, - почему ты не вернулся домой, к родным?

Для него всё еще было непривычно, что они вот так запросто, могут разговаривать, не клокоча от ярости и не желая уничтожить друг друга. Ощущения были незнакомыми, они приятно волновали и согревали душу. Но ответить на ее вопрос было одновременно и легко, и сложно. Легко, потому что себе он уже давно ответил на этот вопрос. Сложно, потому что ему не хотелось вновь нырять в тягостные воспоминания. Почему она всегда задает не те вопросы? Он нахмурился, но слова уже выскальзывали из его рта:

- Я не мог. И сейчас не могу.

- Из-за жены?

Опять этот непроницаемый взгляд черных глаз, впивающийся в него, проникающий прямо в душу. Она будто нарочно затрагивала особенно больные темы, она словно хотела отодрать вместе с кожей бинты, намертво присохшие к коже. Дать ране немного зажить, а затем вновь провернуть клинок глубоко в ней. Это хорошо у нее получалось. Но волна злости и раздражения не стремилась вырваться из него наружу, лишь заныло немного внутри. И всё. И всё? Он медленно, подбирая слова, начал говорить.

- Дария, она не была мне женой по нашим обычаям. Мои родители не одобрили наш брак. Когда-то она была дочкой ростовщика, довольно богатого, и была неплохой партией для меня. Наши родители даже подумывали о браке. Но потом выяснилось, что дела у ее отца идут не так хорошо, как кажется. Он вложил деньги в убыточное предприятие, разорившись. Как оказалось, не только свои. У него отобрали всё, что было, но долги перекрыть он не смог. Тогда с ним решили разобраться по-другому. Его дом подожгли ночью. Он вместе с женой и парой оставшихся слуг сгорел заживо, а Дария выжила лишь потому что убежала тайком из дома ко мне на свидание. Отец сразу заявил мне, что ни о какой свадьбе не может быть и речи. Дария начала жить у какой-то дальней родственницы в бедном квартале, а мой отец не желал родниться с рванью, носящей опозорившуюся фамилию. Я и раньше никогда не находил с ним общего языка, а когда всё это произошло, то окончательно рассорился. Он считал, что я поступаю назло ему, отказываясь от выгодных партий и продолжая встречаться с Дарией. Ему и в голову не могло прийти, что я поступал так из-за чувств к ней.