Я курил, он подсел рядом. От него крепко шибало гарью.
— На Базе давно дома продают, — сказал доверительно. — Штраковка у меня будет куда как большая, вот и купим. — В голосе его даже хвастовство мелькнуло. — Забор-то у тебя хилой, — ни с того ни с сего определил он. — Купи у меня, который не сгорел. Недорого — двадцать пять рублей возьму.
Я растерялся. Дочка, слышавшая торговлю, ахнула…
Приезжали милиционеры, пожарники, инженер, убивавшийся, что сгорела «Спидола». Велось следствие. Поговаривали, будто в ночь пожара видели лодку, из нее вылез человек с канистрой и пошел от водохранилища на угор. Допрашивали Тудвасева-младшего. «Это он, змееныш, запалил, как денег я не дал», — указывал Самсон Самсонович. Выяснили: сын в то время работал в ночную смену. Так виновных и не нашли, записали: от замыкания электропроводки загорелось.
Один я знал истинную причину пожара.
Ночной гость
Соседка, тетя Клаша, работница заречного совхоза, испуганно озиралась, точно ей сейчас, а не нам в будущем угрожала опасность:
— Ой, на Хмелинку-то лучше не ходите. Тамо-ка бараки стояли, бабы в войну лес валили, дак сумасшедший какой-то до се бегает, ищет, ищет… — Она понизила голос до шепота.
Я представил страшного мужика в лохмотьях, с безумными белыми глазами на обросшем замшелом лице. Он мечется среди пустых бараков, окликает внутрь, но в ответ только сыплется гнилая труха с обваленных досок да ветер постанывает в пустых щелях окошек. Представил, и стало жутковато.
Алексей вопросительно и лукаво посмотрел на меня. Он наезжал к нам порыбачить, поохотиться в сезон, погонять своего пса Арса, вислоухого кучерявого коккер-спаниеля, который в городском прозябании жирел, впадал в нирвану. Ныне зимой мы обговорили далекое путешествие, мечтали о нем; Арса приняли полноправным членом экспедиции.
Экспедиция планировалась землепроходческая. Дело в том, что в Быстринку, почти в начале ее зарождения, впадала речка Соколка, а к Соколке где-то в таежных дебрях присоединяла свою ключевую воду Хмелинка, образуя единую живую цепочку. Место впадения Соколки мы знали: под развалинами старого моста, черными, обернутыми в бархатистый мох. В перекрестье обрушенных балок, косо торчащих свай речка вбегала стремительно, ударялась боком о струи Быстринки. Завинчивались водовороты, кипели пузырьками кислорода, хлопьями пены. В этих водоворотах под прикрытием балок держались почтенные хариусы. Достать их почти невозможно: доля секунды — и крючок впивается в дерево. Пиши пропало! Акробатическое балансирование на осклизлом бревне, снайперская точность броска — иначе ничего не выйдет. Нам с Алексеем все-таки удавалось выхватить одного-двух неосмотрительных красавцев. Зато радовались по-детски, хвастались друг перед другом.
Алексею проще было балансировать на завалах. Он почти не имел телесности, кости у него были птичьи. Зато ходил с завидной скоростью, подошвами сапог касаясь только самых кончиков травы, я почти бежал за ним, чтобы не отстать. Поблескивая ранней лысиной, шоколадной от загара, выставив вперед бородку, еще удлиняющую его апостольское лицо, он на скорости своей успевал замечать оброненное на траву пестрое перо какой-нибудь птахи, необычайной расцветки листок, причудливо извернутый корень дерева. Тут же нагибался, всматривался яркими фиалковыми глазами в находку, определяя ей место в своей мастерской.
Перья и листья он наклеивал на бумагу или картон, повинуясь собственному богатому воображению, собирал из них живописные картины, которые не имели реального образа, однако будили фантазию и напоминали о нашей речке. Корешки в его руках обращались в забавные фигурки леших, оленей, русалок, человечков. Он чуть-чуть их подкрашивал, подчищал, потом поселял в причудливой толпе «корешков», где, как в человеческой, все были из одного материала, но различались обличием и характерами — от чудаковатого до зловещего. Какое адское терпение надо иметь, чтобы создать картину из перьев, из листьев либо деревянную скульптуру! Или какой талант, или любовь, без которых такое терпение немыслимо!
Накануне нашей экспедиции он совсем меня огорошил. После предостережения тети Клаши, обещавшей нам встречу с сумасшедшим, интерес к верховьям Соколки и таинственной Хмелинки у меня, мягко говоря, потускнел. Тетя Клаша еще продолжала нагнетать подробности: мол, и медведей там полно — задерут, и волки из оврага наскочат… В самом деле опасалась за нас либо имелись у нее какие-то свои соображения, я разгадывать не стал — Алексей тащил меня за рукав к скамейке. Усадил и жестом факира извлек из кармана штормовки круглую жестяную коробочку. В его глазах светилось торжество.
— Открой!
Я ногтями подцепил крышку и чуть не захлопнул снова. Коробочка была полна мушками. Они казались живыми. Зеленовато-коричневое брюшко перепоясывали полоски, полупрозрачные крылышки топорщились в обе стороны, смыкаясь углом к голове, похожей на зернышко граната. В брюшке искусно прятался крючок. Мушки были шедеврами искусства.
— Вот это да-а, — только и мог я сказать.