Поют черноморские волны

— Все помнится, а рассказывать трудно… Не упустить бы главное. А что главное?.. Как Гущин в шторм и под огнем управлял крейсером? Как не переставал держать связь весь израненный сигнальщик Печенкин у фонаря-ратьера?.. Как гремели под градом осколков счетверенные пулеметы Буркина?.. Как уносили с ходового мостика раненого военкома крейсера Щербака?.. Как гасил своим телом горящие пороховые пакеты краснофлотец Покутный?! Все стоит перед глазами… — Агарков тяжело опустился в кресло. Он долго молчал. Взгляд его стал суровым. Кажется, он забыл о нас, погрузившись в нахлынувшие воспоминания… Мы увидели перед собой «Железного старпома» военных лет.

Тут подал голос Авдеев. Он сидел у круглого музейного столика и сосредоточенно рассматривал подшивку фотокопий газет и листовок.

— Константин Иванович! — обратился он к Агаркову. — Вот листовка, что мы, помнишь, искали. Лежит меж газет, не заметишь. Три раза листал, не увидел. Вот она. Издание политуправления флота. Год 1942. «Прочти и передай товарищу. Распространяй среди населения». — Авдеев читал, сам заражаясь волнением:

— «Грозный и могучий, ходит по Черному морю «Красный Кавказ». Внезапно появляясь у берегов, занятых противником, он обрушивает на головы фашистских захватчиков тонны смертоносного груза…»

— На песнь о Соколе похоже… — вдруг неожиданно для всех и, наверное, для себя произнес Валера, покраснел и еще глубже ушел в свое спасительное кресло.

— Да… Безумству храбрых… — отозвался Авдеев. И вновь наступило долгое молчание.

Агарков взял у Авдеева фронтовую подшивку газет и листовок.

— «Грозный и могучий»… Как о «Варяге» или «Меркурии» написано. Если б могли услышать те, кто погибли!.. А мы, живые, продолжали выполнять боевой приказ. И поначалу даже не ощутили всего размаха операции. Каждый делал свое дело — наверное, так и слагался подвиг крейсера. Помню, вдобавок к фашистским снарядам полетели с неба мины. Запомнились зеленые парашюты, на которых они спускались. Как раздутые жабы… А крейсер воевал и бил врага… Так слагался подвиг.

Пока Константин Иванович Агарков собирается с мыслями, сделаем небольшое отступление.

Тем, кто родился и вырос после войны, приходится порой встречать в книгах описания первых месяцев Отечественной как сплошное отступление наших войск. До самых деталей, дотошно изображают некоторые авторы окружения и поражения… Было это? Было, конечно. Война пришла тяжелая и грозная. И самым тяжелым и грозным был Сорок Первый, когда вся подлая сила коварной внезапности и превосходства отработанной фашистской военной машины обрушилась на наши войска. Но «чудо» победного Сорок Пятого могла свершиться потому, что Красная Армия и Флот воевали и били немцев и в Сорок Первом, и родная земля из месяца в месяц наращивала, умножала силы своих богатырей.

В декабре Сорок Первого мне выпало счастье быть среди тех, кто громил, обращал в бегство фашистские дивизии под Тихвином и Волховом. И до нас явственно доносился гром победного наступления Красной Армии под Москвой — в том же декабре. И в том же декабре далеко на юге со сказочной отвагой, беззаветным героизмом и умением громили укрепления фашистских войск корабли Черноморского флота. Буревестниками они неудержимо неслись на врага.

И все это был декабрь Сорок Первого.

…Ночь. «Красный Кавказ» полным ходом идет на Феодосию. В кильватере — крейсер «Красный Крым», идут эсминцы «Шаумян», «Незаможник», «Железняков», мчатся катера-охотники, тральщики. Сбылась мечта моряков — корабли идут в наступление!

По всем отсекам «Красного Кавказа» радио доносит голос военкома Григория Ивановича Щербака. Идем освобождать Феодосию, прорываемся прямо к стенке порта. Десант с ходу — в бой, крейсер воюет всеми видами огня.

Корабль гудит тысячами взволнованных голосов. Да кроме команды крейсера старпом сумел принять на борт тысячу восемьсот десантников вместо положенных пятисот.