Пока бьется сердце

— Тогда береги эту любовь, Иван, то бишь Джон. Не дай бог повстречаться нам когда-нибудь врагами. Пощады тогда не дам. Теперь я завороженный от всякой пули. Всю войну прошел, все повидал. И если меня тронут, тогда берегись.

— О, я не враг тоби. Я друг тоби.

— Тогда выпей еще. За нашу дружбу выпей.

Американец опрокидывает в рот полный стакан водки. Еле переводит дух.

Разведчики смеются.

— До такого напитка у них кишка тонка.

— Что и говорить, народ хлюпкий.

— Не нашего покроя.

— Им только кофе распивать…

Не смеется один Степан Беркут. Лицо его по-прежнему серьезно.

— Ты говоришь, что у вас есть атомная бомба, — с натугой и злостью говорит Степан, обращаясь к американцу. — Пусть будет проклята эта бомба, пусть будут прокляты и те, кто угрожает этой бомбой! Скажи своим друзьям, Иван, что нас ничем не испугаешь. Так и скажи: русский солдат заворожен теперь от всякого оружия, и не трогайте его, не доводите до того, чтобы он снова взял в руки автомат. А на всякие бомбы найдутся и у нас бомбы. Теперь давай выпьем снова. За победу, за дружбу нашу выпьем. За то, чтобы никогда не было войн.

Американский солдат, изрядно охмелевший, снова чокается с Беркутом.

— О, ты, Степан, крепкий! — с трудом выдавливает заплетающимся языком американец, окидывая нашего товарища восхищенным взглядом. — Тебя ничто не берет. Не заметно, что выпил.

— Меня ничто и не возьмет, Иван. Я свинец глотал, в огне горел, пороховым дымом всю войну, дышал, под январскими звездами грелся и все перенес, выжил, всем чертям назло выжил… Я, брат, двужильный, завороженный.

— О, русский солдат — хороший солдат! — восклицает американец. — Дай я поцелую тебя, Степан. Люблю русских.

Солдаты обнимаются и целуются.

— Береги, Иван, эту любовь, — сказал на прощание Степан Беркут. — Хорошо береги. А не убережешь, забудешь, что мы союзниками были, худо будет опять на земле. А главное — тебе худо будет.

* * *

Мы идем на восток, навстречу майскому солнцу.

Синее-синее небо и горячее ласковое солнце.

Идем с войны домой.

В кузове автомашины разместились полковые разведчики: старший лейтенант Василий Блинов, Степан Беркут, Николай Медведев, Петро Зленко, Григорий Розан. Марта сидит рядом с Блиновым, прижимается к его плечу, скучная, приунывшая, неразговорчивая.

Колонна движется на восток. Гудят автомашины, подпрыгивают на рытвинах походные кухни, тут и там гремят солдатские песни. Вперемежку с войсками идут женщины, подростки, мужчины. Это возвращаются домой угнанные в фашистскую неволю русские, украинцы, белорусы, чехи, поляки, латыши, эстонцы.

Движение машин вдруг застопорилось. Нас обгоняют обозы и колонны стрелков.

Вот едет, чинно правя повозкой, пан Кручинский. У него теперь добрый и видный конь. В повозке поблескивает на солнце лемех плуга. Что ж, такая вещь в хозяйстве пригодится.

Пан Кручинский узнает меня, радостно смеется.

— Привет, пан поручик! — кричит он. — Приезжайте с паном капитаном Поляковым в гости. Я и пани Ядвига будем ждать.

К нашей машине пробирается пожилой солдат. Это Иван Гнатюк.

— Товарищ старший лейтенант, к вам у меня большая просьба, — говорит он.

— Слушаю вас, товарищ Гнатюк.

— Дайте мне адрес семьи майора Гордиенко. Думаю съездить туда и кое-чем помочь его детишкам.

На груди Гнатюка, кроме ордена, еще и медаль.

Пишу на листке блокнота адрес семьи Гордиенко и передаю солдату.

— Очень вам благодарен, товарищ старший лейтенант. Обязательно побываю. Загляну на денек к жене, а потом на недельку туда…

Проходит батальон капитана Полякова.

Тилла Матьякубов несет под мышкой какой-то сверток. Узенькие глаза перебегают с машины на машину. Но вот Тилла замечает нас и выбегает из колонны.

— Здравствуй, Николай! — запыхавшись, приветствует он Медведева. — Мало-мало знал, что найду тебя, бери сверток.

В свертке оказались два больших круга копченой домашней колбасы. Глазки Медведева сделались масляными.

— Где достал?

— Посылку товарищи-поляки прислали.

— Значит, мать той девочки?..

— Нет, от всего села. На, прочти письмо, оно с посылкой пришло. На привале вернешь…

Из письма узнаем, что местные жители села, где справлял свой день рождения пулеметчик, порешили считать советского бойца почетным гражданином села и приглашали Тиллу приехать в гости.

Нас обгоняет открытая легковая машина полковника Бойченкова. Рука по-прежнему на перевязи. Командир полка вскидывает вверх здоровую руку.

— Привет разведчикам! Привет маленькой Марте!

Эх, как не хватает в этой открытой машине майора Кармелицкого, майора Гордиенко! По-медвежьи грузный, бывший пропагандист полка, потом комиссар, потом командир полка, он крикнул бы сейчас в полную силу своих могучих легких: «Привет, орлы!» Но не услышим мы этого восклицания. Вечным сном спит на валдайских высотах Виктор Кармелицкий, нашел свой покой на польской земле Иван Гордиенко.

Да разве они одни ушли от нас? Много их, наших боевых друзей, уже не вернутся в свои семьи, не увидят родных и близких. Все они лежат сейчас в братских могилах, разбросанных на огромных пространствах, где грохотала война. Вечная слава вам, боевые побратимы!